Лунный шторм. Время взрослеть - Клэр Твин

ему говорить? Сторона Ника – жертва, им свойственно защищаться и прикладывать все усилия во имя торжества справедливости. А справедливость наступит в том случае, по мнению семейства Райт, когда мы с мистером Бенсоном получим строгое наказание.

– Рэйчел, – лениво снимает с носа очки Эрик, я нехотя откликаюсь на зов, – ты меня удивила. Не думал, что ты так предусмотрительна.

Лишь присутствующие в зале суда понимали, о чем он говорит. Дело в видеозаписи, которую я сделала во время погони за шпионом. Это первое доказательство в мою защиту, второе – тот самый заполненный информацией о статье титульный лист, где Эрик опростоволосился, оставив свою «изюминку». Предъявив судье этот помятый лист и, грубо выражаясь, сворованную не без помощи третьих лиц документацию, где так же четко видна буква i с завитушкой, я закрепила второе доказательство в свою защиту.

Мистер Бенсон шепотом просит меня сесть в машину и не переговариваться с Нансеном, потому что вокруг полно камер и любое неосторожное слово может стать причиной развала всего дела. Как говорится, свое оружие против себя же.

Я изо всех сил сжимаю ручку двери и в то же время успеваю невидимыми лазерами снести голову мерзавцу. Кто бы знал, как меня от него выворачивает… Как я могла любить его? Как могла доверять? Право, с Эриком я была знакома месяц с лишним и уже полностью открылась, далась в руки, но это же ничтожный отрезок времени. Я не успела разглядеть в нем зло, а когда он только начал демонстрировать свое альтер эго, мы расстались.

Смешно выходит… Нансен постоянно твердил о том, что своим уходом он пытался уберечь меня, а я отказывалась слушать, тем не менее теперь я его понимаю. Он дьявол.

– Что сказать, – вздохнула я театрально, – мы оба полны сюрпризов.

– Ты это дело не выиграешь. Мало улик, – фыркает норвежец, намереваясь оставить последнее слово за собой.

Ага, сейчас. Я не собираюсь уступать ему даже в такой малости, как уйти красиво.

– Пусть улик у меня ничтожное количество, но их вес сыграет свое. Увидимся на этом же месте через две недели, Эрик. И ты увидишь, что правда восторжествует, как и всегда, – после этого я ловко открываю дверь машины и под нарастающий ропот журналистов прыгаю на заднее сиденье, оставив толпу и Нансена глотать пыль от колес.

Моя взяла. Впредь так будет всегда.

– Рэйчел, я же просил не контактировать с ним. Нам нужно быть предельно осторожными с высказываниями. То, что дело качнулось в нашу сторону, еще ничего не значит, – отцовским тоном запричитал редактор.

– Простите, Фил, – глубоко вздохнула я, вытирая платком красную помаду с губ (просьба Ханны выполнена), – его напыщенное лицо меня взбесило.

– Заедем в какой-нибудь ресторан? Я хочу знать все подробности, – отчего-то кисло попросила Барбара.

Да и водит она неопрятно.

Бенсон согласился, попутно набирая текстовое сообщение маме с новостью, что «все хорошо, мы уже вышли».

Я придвинулась к окну, за которым жизнь текла своим чередом, и уперлась макушкой в стекло, позволяя качке убаюкивать меня. Полтора часа привиделись мне целым столетием в адских муках: я не могла спокойно сидеть, адреналин в крови бушевал, а учащенное сердцебиение его лишь добавляло в организм. Царапая свою ладонь, мне приходилось вертеть головой туда-сюда, слушая речи адвокатов и сторон. Порой нить разговора ускользала от меня, но я мигом приходила в сознание и мысленно делала пометки в уме. Когда настал мой час выступать, коленки дрожали так, словно их жалили бразильские дикие пчелы. Я была не в силах нормально стоять, не то что ходить… Черт. Наверное, выглядело это убого – на радость Кристиану и Эрику. Размышлять об этом теперь, когда кошмар закончился, бессмысленно. Только себя лишний раз мучаю.

Картинки перед глазами меж тем тускнеют и размазываются, будто написаны маслом, а голоса сидящих спереди людей доносятся отдаленно. Я очень устала за эти дни, поэтому вырубиться в машине Барб, считайте, самое нормальное, что могло со мной произойти.

* * *

Мама решила переехать к Филу, и это, в связи с последними неприятными событиями, разумное решение. Так думали все, кроме меня. Не потому, что мне не нравится дом отчима (на самом деле он нереально большой и красивый), а потому, что я люблю свою комнату. Каждая трещинка на потолке пропитана воспоминаниями: от сумбурного детства до подростковых драматических дней. Я люблю диван и мамины наставления не рассыпать на ковер сырные шарики или попкорн. Мне дорого все. Расставаться с домом – все равно что оторвать от себя частичку души: потом внутри будет пусто. Чем заполнить сквозную дыру? Понятия не имею.

Уже достаточно поздно: закат прошел, наступили сумерки. Небо желто-синего оттенка, кучево-дождевые облака – серые, под ними летают птицы. Они близко к земле – значит, погода испортится. Жалко. Жители Митсент-Сити уже привыкли к солнечным дням; кто-то даже к полудню загорает на крыше пентхауса… Но сейчас не об этом.

Сейчас Рэйчел Милс потихоньку выносит из дома оставшиеся коробки с личными вещами и загружает в багажник одолженного у Фила джипа. По секрету скажу: мама и Бенсон намекнули, что думают подарить на мой двадцатый день рождения новенькую тачку. Это, гм, большой подарок, и я с нетерпением жду августа. Может, хотя бы к тому времени все наладится?..

Я скрепляю тросом коробки между собой, чтобы ни одна из них случайно не вывалилась по дороге, и шумно захлопываю багажник, вытирая пыльные руки. Осталось отключить электричество по всему дому, запереть дверь и свалить отсюда к чертовой матери…

– Переезжаешь? – слышу за спиной вопрос и, замерев от собственных эмоций, сглатываю горький комок.

У меня появилась привычка делать все на раз-два-три, поэтому, сжимая вмиг вспотевшие ладони, я поворачиваюсь к неожиданному гостю и глупо улыбаюсь, не веря собственным глазам. Может, я сплю? До сих пор сижу в машине мисс Винсент и предаюсь мечтаниям?

– Никсон… Ты пришел, – шепотом, словно в бреду, произношу я и делаю неуверенный шаг вперед, тут же остановившись.

Боюсь спугнуть его, словно крохотного зверька. Он здесь, рядом, – но далеко. Он смотрит, но как будто сквозь. И только одно не поддается переменам – его прекрасный стан. Никсон весь прекрасен. Его непослушные шелковые волосы уложены вверх; парень одет в белую футболку, джинсовую куртку и темные брюки. Щетина моментами блестит на свету фонарей. Я улыбнулась, вспомнив, как кололась о щетину, пытаясь его поцеловать.

Ник высовывает руки из карманов джинсов и, переводя дыхание, идет в мою сторону. От каждого его шага мои нервы натягиваются в тоненькую струнку: вот-вот оборвутся. Я уже слышу аромат его парфюма и шампуня – снова что-то цитрусовое.

Мне хочется смеяться и плакать от счастья, ведь он