Влюбленный Дракула - Карин Эссекс

Гримаса боли и горечи исказила лицо Квинса.

— Я знаю, что моя вина перед ней огромна, — пробормотал он. — Мне не следовало уезжать. Будь я рядом, весь этот кошмар не случился бы. Но мне так не хотелось подвергать ее унижениям, связанным с побегом и тайным венчанием. Я понимал, если она решится на побег, у моих родителей возникнет о ней превратное мнение. А она заслуживала лучшей участи. Так я рассуждал и в результате убил ее.

Я слушала Квинса, и внутренний мой голос с грустью подтверждал, что каждое его слово — правда. Сознание того, что я тоже причастна к смерти Люси, пронзило меня насквозь. Почему я была настолько слепа? Как могла толкнуть свою лучшую подругу навстречу погибели, уговаривая ее выйти замуж за Холмвуда?

— Мне тоже есть в чем себя упрекнуть, мистер Квинс, — молвила я со вздохом. — Я поверила в то, что вы негодяй, и сделала все от меня зависящее, чтобы убедить в этом Люси. Если это послужит вам хоть каким-то утешением, знайте, она не сомневалась в вашей любви.

— Я сказал все, что хотел, и я бесконечно признателен вам за то внимание, с которым вы меня выслушали, — произнес Квинс. — Если не возражаете, я покурю в саду.

Он бросил на Джонатана многозначительный взгляд, давая понять, что будет настороже.

В ответ на мой невысказанный вопрос Джонатан заявил непререкаемым тоном:

— Мина, ты должна немедленно покинуть этот дом.

— Позволь спросить, почему, Джонатан? — осведомилась я.

Я заметила, что у Джонатана трясутся руки. Несомненно, у него были основания нервничать. Решившись прийти сюда и затеяв со мной подобный разговор, он подвергал себя немалому риску.

— Прошу тебя, Мина, уйдем. Я знаю, что не заслуживаю доверия, и все же надеюсь, что на этот раз ты меня послушаешь. Сейчас не время для объяснений. Ты должна отсюда бежать.

— Я сама решаю, что я должна делать и что не должна, — отрезала я.

Я никак не ожидала от Джонатана подобной наглости. Неужели после всего, что было, он полагает, что может распоряжаться мной на правах законного мужа?

— Откуда мне знать, что у тебя на уме? — пожала я плечами. — Может, ты намерен вновь вверить меня попечениям фон Хельсингера. Ты хотя бы представляешь, какие адские муки я перенесла в клинике? Ты не забыл, что врачи измывались надо мной с твоего полного согласия? Если бы они осуществили свои планы, я была бы сейчас мертва.

— Мина, поверь, я до конца дней буду казнить себя за то, что произошло с тобой по моей милости. Но я пережил страшный шок, увидав тебя на фотографии в обществе человека, который подстроил мое падение. Стоило мне поверить, что ты действовала с ним заодно, земля ушла у меня из-под ног. Эти чертовы доктора в один голос твердили, что ты больна и нуждаешься в помощи. А я был так ошарашен, что утратил способность рассуждать и тупо соглашался со всеми их доводами. Этот мир, Мина, — он жестом указал вокруг себя, — мир графа, Урсулины, мир, в котором ты ныне обитаешь, враждебен мне и всегда останется враждебным. Представь, каково мне думать, что мой сын вырастет в этом мире и станет его частью?

Взгляд его был исполнен беспомощного отчаяния.

— Дав согласие на то, чтобы тебе произвели переливание крови, я вышел в гостиную и сидел там, охваченный тоской и сомнениями, — вновь заговорил Джонатан. — Меня терзала мысль о том, что ты можешь повторить судьбу Люси. Я уже собирался вернуться в кабинет и сказать докторам, что запрещаю им делать переливание. Внезапно фон Хельсингер и Сивард, бледные и окровавленные, вихрем ворвались в гостиную. Оба визжали так, словно за ними гнались по пятам посланцы ада. По их словам, на них напал какой-то свирепый дикий зверь, более всего похожий на огромного волка. Захватив оружие, мы вернулись в кабинет. Окно было выбито, железные прутья решетки, погнутые явно не человеческой рукой, валялись на полу. Ты исчезла.

Никакие слова не могут описать ужаса и растерянности, в которых я находился, — продолжал Джонатан. — Одиночество внушало мне страх, и потому я решил остаться в клинике. Я полагал, нужно немедленно сообщить властям о твоем исчезновении, но фон Хельсингер и Сивард отговорили меня от этого шага. Они утверждали, что случившееся находится за пределами компетенции полиции. В общем-то, так оно и было. Утратив всякую надежду, я целыми днями не вставал с постели, охваченный неодолимой апатией. Я чувствовал, безумие вот-вот одержит надо мной полную победу и я навсегда останусь его пленником. В одну из длинных томительных ночей ко мне явилась Урсулина. Искушение хоть ненадолго забыть о своей тоске в объятиях этой белокурой дьяволицы оказалось слишком сильным. Я вновь не устоял перед соблазном.

Сознание мое внезапно озарила вспышка, подобная молнии. Со всей очевидностью я поняла, что неприглядная картина, которую мы застали в одной из комнат призрачного особняка, — дело рук графа. Он послал свою приспешницу соблазнить моего мужа, дабы тот окончательно упал в моих глазах. Он был готов на любые ухищрения, лишь бы я поняла — Джонатан недостоин быть отцом моего ребенка. Тот, кого я считала своей единственной любовью, манипулировал мной, как марионеткой. Я ощутила приступ жгучей досады.

«В игре, называемой любовью, не бывает правил, Мина».

Как только голос графа прозвучал в моем сознании, я вспомнила, что он слышит каждое произнесенное нами слово. Пытаться хоть что-то утаить от него не имело смысла, и потому я решила говорить с Джонатаном откровенно и без обиняков. То, что у нашего разговора был свидетель, ничего не меняло.

— Я ни в чем тебя не обвиняю, — заявила я. — Ты стал жертвой могущественных сил, которым не мог противостоять. Но разве ты не боишься меня? Ты ведь видел, что я сделала с Урсулиной.

Губы Джонатана чуть вздрогнули, и я вспомнила, как в прошлом, которое казалось теперь столь невинным и безоблачным, обожала его открытую мальчишескую улыбку. Теперь он улыбался совсем по-другому, как человек, успевший многое пережить и понять.

— Знаешь, Мина, после всех испытаний, выпавших на мою долю, я тоже изменился, — произнес Джонатан. — С тех пор как я узнал, что ты жива и ждешь ребенка, я думаю только о вас обоих. Быть может, я недостоин подобного счастья, но все же я хочу стать настоящим отцом своему сыну. И я сделаю все от меня зависящее, чтобы с честью выполнить эту обязанность. Иных желаний у меня нет, Мина. Ты можешь меня презирать, сколько тебе угодно, но знай — я не переставал тебя любить.

Признание Джонатана тронуло меня, но сказав, что разделяю его чувства, я погрешила бы против истины. Узы любви, связавшие меня с графом, были невероятно крепки и не шли ни в какое сравнение с заурядными супружескими узами. Но если раньше во всем мире для меня существовал только мой возлюбленный, теперь между нами встал третий. Этот третий рос внутри меня, и, с нежностью думая о нем, я сознавала, что не могу быть совершенно равнодушна к его отцу.

— Я более не та ходячая добродетель, которую ты когда-то полюбил, — сказала я. — Я изменилась и не собираюсь становиться прежней.

— Тебе не было необходимости говорить об этом, Мина. Произошедшие с тобой перемены слишком очевидны.