Игра титанов: Вознесение на Небеса - Хейзел Райли

Ответ таков: да, мы с Хайдесом познакомились в приюте.

Тот фрагмент видео, в краже которого Арес был уверен, существует. И, скорее всего, сам Аполлон сделал так, чтобы ему достался другой файл — не чтобы вставить нам палки в колёса, а чтобы защитить Хайдеса. Это был не Кронос. Аполлон увидел Ареса и опередил отца — снова, чтобы нас вытащить. И одновременно использовал Эш, чтобы рассказать всё мне, потому что, очевидно, Кронос её не прослушивает.

Хайдес не должен об этом узнать. Если Кронос пятнадцать лет одержим идеей усыновить меня, свою «Артемиду», он будет держать меня подальше от сына любой ценой. Для него мы — будто брат и сестра, а значит, «инцест». Вот почему он нашёл Эш — назначил её «Персефоной».

Мне придётся хранить эту тайну. И держать Хайдеса в стороне.

Эш делает что-то вроде улыбки.

— Вижу, дошло. Ты умнее, чем я думала.

Она подмигивает. Вынимает из кармана пачку жвачки, закидывает одну в рот и предлагает мне. Я вежливо отказываюсь, хоть и не совсем понимаю этот жест; она убирает пачку обратно.

— Увидимся, Хейвен.

— Надеюсь, что нет, — шепчу так, чтобы и услышала, и нет.

Я бегу обратно в здание. Сердце уже срывается, дыхание рвётся. Подошвы скрипят и гулко стучат по полу. На шум мне плевать. Наши соседи давно привыкли к внезапной дискотеке Ареса.

В нескольких метрах от моей двери замок щёлкает, дверь распахивается. Из коридора выглядывает белая шевелюра Хайдеса; он ловит меня взглядом, видит, что я ещё и бегу, — хмурится, но улыбается и выходит навстречу.

В мои объятия — как я себе представляла — бросаюсь не я. Это он хватает меня и прижимает к себе. Я утыкаюсь лицом ему в грудь, он опускает подбородок мне на макушку. Обнимает крепко, без шансов вывернуться.

— Я хочу помнить, — шепчет он мне в ухо.

Я вздрагиваю, но он слишком внутри момента, чтобы заметить.

— Хайдес.

Он отстраняется ровно настолько, чтобы взять моё лицо в ладони и посмотреть прямо.

— Они должны нам память. Мне — и тебе. И я её хочу, чёрт побери. Они вырезали кусок нашей жизни, и я его заберу назад — тем более если это тот, в котором я встретил тебя.

— А если это ошибка? Если в итоге окажется, что Арес ошибся и мы никогда не были в одном приюте?

Мой пессимизм его ранит — это видно. Но он не сдаётся.

— Подумаем об этом, когда дойдём. Но у меня другое чувство. Хейвен…

Я кладу ладони на его руки, встаю на носки. Он тянется и целует меня сразу — а я отстраняюсь.

— Давай пока оставим, — выговариваю с трудом. — У нас есть вещи поважнее. Подумаем потом.

Хайдес часто моргает. Его пальцы медленно отпускают моё лицо, руки опускаются.

— «Оставим»? «Есть поважнее»?

Я смачиваю губы. Теперь я знаю, что он чувствовал месяцы назад, когда должен был отталкивать меня.

— Я лишь хочу отложить, Хайдес. И всё. Признай: есть вопросы, которыми важнее заняться прямо сейчас.

Хайдес делает шаг назад. Шрам на щеке деформируется вместе с болезненной гримасой.

— Я не собираюсь откладывать. Я хочу помнить. С тобой там или без — это мои украденные куски, и я их верну, чёрт возьми. — Он указывает на меня пальцем, глаза горят злостью, в которой есть и моя вина. — Узнать, что я встретил тебя пятнадцать лет назад, а не полгода — не изменит того, как я тебя люблю. Но я хочу знать: ты ли та девочка, что сделала мои дни в приюте светлее. Хочу понять, ты ли то цветное пятно в серой, размытой плёнке.

Я бестолково раскрываю рот и ничего не нахожу. Я не умею разбивать людям сердца. Настолько не умею, что у меня трещит сильнее, чем у него.

— Это была Персефона, — говорю глухо. Сжимаю кулаки так, что ноют кости. — Скорее всего, это правда. А мы просто себя обманываем.

Его кадык опускается. Я мечтаю, чтобы он прочёл у меня на лице всю боль, с которой эти слова рвутся наружу.

Он не читает.

— К чёрту всё, — шипит он (и я понимаю — не мне). — Не знаю, почему ты так себя ведёшь, но сейчас я не могу даже смотреть на тебя.

Я знаю, что он уйдёт, и не удерживаю. Смотрю в пол — за его кроссовками, что проходят мимо. Слушаю, как шаги стихают. Когда они превращаются в пустое эхо, я отхожу назад, упираюсь спиной в стену, сползаю и сажусь на пол.

Я не проливаю ни слезинки, но внутри — крик. Я ору, изо всех сил, чтобы заглушить мерзкий гул мыслей и его слова.

Я сделала это ради него. Рано или поздно он поймёт. Поймёт, что я тоже хочу эти воспоминания — сильнее всего на свете, — но не сильнее его жизни.

Я подтягиваю колени и прячу лицо между ними. Сижу так — не знаю сколько. Слышу, как открывается дверь, но не поднимаю головы. Вряд ли это кто-то знакомый, тем более Арес.

— Новый день — новый драматический эпизод, — женский голос. Незнакомый. Кажется.

Я поднимаю взгляд — и вижу нашу соседку. Хелл? На ней снова пижама, короткие волосы торчат, как взбитые. Она плотнее запахивает длинный чёрный кардиган на хрупких плечах. И смотрит на меня. Без жалости.

Честно говоря, и у неё вид так себе. Круги под глазами, усталое лицо. Когда подходит ближе, я готова поклясться: блеск глаз и разгоревшаяся кожа — свежие следы слёз.

Она указывает на пол:

— Можно присяду?

Я пожимаю плечами:

— Конечно.

Она не заставляет просить дважды. Опускается рядом — достаточно близко, чтобы задеть меня локтем. Усаживается точно так же, как я. Я ощущаю её взгляд; краем глаза убеждаюсь — да, изучает.

— Без обид, — нарушает тишину. — Но я видела, с какими психами Лайвли ты тусуешься. И с Лиамом, — она делает очень смешную гримасу. — По-моему, тебе периодически нужна подруга, чтобы выговориться.

В памяти всплывает лицо, которого давно не видела: тёмная сияющая кожа, кудрявые каштановые волосы.

— Была. Моя соседка. Здесь. Её зовут Джек. Теперь она меня ненавидит.

— Ух ты. И кроме неё — никого?

— Никого.

— У меня была лучшая подруга. Потом она влюбилась в моего парня. И они сошлись, — говорит она так, будто рассказывает чужую новость.

— Сочувствую.

Она подмигивает:

— Пустяки. В жизни бывает и похуже, да?

Я невольно улыбаюсь. Потом вспоминаю её прежнюю реплику:

— Ты знаешь Лиама? Лиама Бейкера?

Хелл вздыхает и откидывает