Игра титанов: Вознесение на Небеса - Хейзел Райли

Переступая порог, я уже знаю: Хайдес ждёт меня в комнате. Мысль о нём и Аресе на диване, которые стараются не обзываться, вызывает у меня слабую улыбку.

Чем дальше иду — нога за ногой, — тем неуверенее шаг. Всё упирается в ответы. Такой сумбур, что мне, кажется, уже не узнать покоя.

Открываю телефон и переписку с Аполлоном. Понятия не имею, где он: вернулся ли в Грецию или решил послать всех окончательно.

Печатаю на злости, быстро, почти дрожа.

Ты должен связать меня с Персефоной. Как можно скорее.

Ответ прилетает раньше, чем я гашу экран, будто он ждал.

Да.

Где ты?

Дела. В Йель не вернусь. Пока, по крайней мере.

Я замираю у входа, надеясь, что Аполлон ответит быстро — и правда, минут через десять экран вспыхивает. Одновременно прилетают два сообщения: от Хайдеса и от Аполлона. Открываю только второе.

Жди её в саду, под деревом, которое ближе всего к боковому входу в общагу.

Я даже не отвечаю. Запихиваю телефон в карман и вылетаю наружу, обратно в холод. Добираюсь до места, что указал Аполлон, и жду.

Через четверть часа в сумраке вырастает силуэт девушки. Всё это время я пялюсь на уведомление от Хайдеса и так и не открываю его.

Когда мы оказываемся лицом к лицу, обе молчим. Она — ровно такая, как я запомнила.

— Привет, Хейвен.

— Привет, — я запинаюсь. Мне её звать «Персефоной», правда?

Она будто читает мысли:

— Моё имя — Эш. Если хочешь, зови так.

— Ладно. Эш.

Эш закидывает лицо к небу, я провожаю взглядом её идеальный профиль. Она изучает дождь вокруг нас, будто это самое завораживающее зрелище на свете, потом бросает на меня быстрый взгляд:

— Напомню: это ты попросила со мной поговорить. Я слушаю.

Верно.

Я прочищаю горло:

— Ты была в приюте с Хайдесом?

Она поднимает бровь:

— Да. И что?

Боже, почему я уже чувствую себя идиоткой, хотя мы ещё толком не начали?

— Часть меня была уверена, что вы с Кроносом врёте. Что вы с Хайдесом на самом деле не были знакомы. Не знаю почему, но…

Эш улыбается — мягко, с сочувствием, от которого меня знобит от злости. Наконец разворачивает голову ко мне и перестаёт рассматривать серое небо.

— Так было проще. Понимаю. Убедить себя, что у меня с Хайдесом нет прошлого — чтобы он был целиком твоим.

Я скрещиваю руки на груди:

— Мне не нужен он «целиком». Он не вещь. Он сам выбрал быть со мной, даже если у него смутные воспоминания о тебе. Прости.

Эш тихо усмехается, заправляя прядь за ухо:

— Хейвен, я не пытаюсь его у тебя украсть. Как бы он мне ни нравился и как бы я тебе ни завидовала.

— Тогда зачем ты всё ещё у нас на пути? — срываюсь. Мне надоело подбирать слова.

Эш лишь пожимает плечом:

— Спасти ему жизнь. Потому что я к нему привязана. Он хороший мальчик. Кай.

Слышать это имя из её уст меня передёргивает. В моей голове у неё больше прав звать его так, чем у меня. Она знала Малакая. Я — Хайдеса Малакая. Кто, если не она, может говорить: «Кай»?

Потом до меня доходит, что именно она сказала.

— Спасти ему жизнь? О чём ты?

— О том, чего Аполлон не может, но хочет рассказать тебе, потому что Кронос держит его на коротком поводке, — её взгляд прибивает меня к месту, и я понимаю: стреляться шпильками мы закончили.

— Тогда говори ты. Я слушаю.

Эш заметно сглатывает и прикусывает губу, будто я ещё не умираю от нетерпения:

— Кронос контролирует Аполлона с того дня, как усыновил его ребёнком. Это его наказание за то, что он помог Каю выйти из лабиринта. Помнишь историю? Аполлон оставил красную нить, и Кай по ней вышел. Тогда лабиринт ещё не менялся. После этого обмана Кронос и начал перестраивать ходы каждый раз, когда кто-то в него попадал.

Я замираю, не дыша.

— Когда их раскрыл, Кронос хотел отправить Кая обратно. Усыновлять его не собирался: смысл лабиринта — доказать, что дети достойны быть приняты в семью Лайвли. Малакай, по его мнению, не заслуживал стать одним из них.

Я уже понимаю, к чему это ведёт, и даю ей договорить.

— Аполлон умолял оставить Кая. Рея вмешалась и, чтобы сгладить всё, может, по наитию матери, предложила мужу обернуть ситуацию в свою пользу. Аполлон всю жизнь будет следить за братьями и сообщать родителям о любых проступках и важных событиях. Иначе Малакай умрёт. — Даже Эш, рассказывая это, вздрагивает на последних словах. — И мы оба знаем, Кроносу не составит труда убить его голыми руками: для него Хайдес никогда не был по-настоящему ценным. Его шрам — «доказательство», что он не достоин быть Лайвли.

Я так поражена, что даже рот открыть не получается. Я смотрю на неё, и тошнота подкатывает всё ближе. Всё, что я услышала за эти минуты, как ни ужасно, сводится к одному.

Аполлон нас не предаёт. Вернее, он всегда обманывал и продолжает — но только из-за давнего соглашения. Аполлон сдаёт братьев, потому что иначе Хайдес погибнет.

— Мы не можем говорить об этом остальным, — Эш опережает меня. — Аполлон хотел поделиться именно с тобой — рассказал мне, дожидаясь, пока ты выйдешь со мной на связь, а он знал, что ты это сделаешь, — потому что ему нужно, чтобы хотя бы ты ему доверяла. Он правда тебя любит, Хейвен. И ты должна хранить эту тайну — ради него. И ради Кая.

То, что она упорно зовёт его «Кай», бесит меня до дрожи. Я сглатываю ком в горле и киваю:

— Ладно. Но остался главный вопрос: я и правда была в приюте вместе с Хайдесом?

Эш застёгивает кожаную куртку, и я понимаю: наша встреча близится к концу.

— Этого я не знаю, Хейвен. Может быть — да. А может — нет.

Я сдерживаюсь, чтобы не закатить глаза. Спасибо, очень «полезно». Как можно знать столько всего и не знать вот этого?

— Остаётся только попытаться вспомнить, — бормочу вразброд. Раз никто не может помочь, сделаю это сама.

Палец упирается мне под подбородок и приподнимает голову. Эш стоит совсем близко — я чувствую её дыхание у самых губ. Мы одного роста, и от её взгляда не скрыться.

— Ты хоть слово услышала из того, что я только что рассказала, Хейвен?

Жёсткость в её голосе злит меня — но лишь на миг.