После развода. Не предал, а разлюбил - Влада Ветрова

— Марк, — суфлирует, недовольно растянув губы. — Попроще не могла найти? Ну, допустим, Марк. Кто он?

— Тебе-то что?

— Хочу знать, стоит ли мне напрягаться по случаю появления еще одного человека в жизни дочери.

— У нас не настолько серьезные отношения, чтобы я их хотя бы знакомила. А если станут, ты обязательно узнаешь ответы на все свои вопросы. Постфактум, разумеется. Так же правильно?

— Когда ты успела стать стервой?

— Ты не хочешь услышать ответ, — горько хмыкаю. — Вернемся к Юле. Во всей этой истории сильнее всего меня беспокоит то, что, судя по разговору с Ярославой, который я слышала, они закрывают какой-то список.

— Чего? — напрягается Руслан, сурово сталкивая брови у переносицы.

— Я сама толком не поняла, — морщусь и пытаюсь передать разговор максимально точно. — Не знаю, может, это какая-то новая игра у молодежи. Попробую через Надиного Мирона узнать, они с Юлей ровесники. А ты, раз уж она живет с вами…

— Слежу, — прерывает хмуро. — Так, ладно, мне пора на работу.

«Как в старые добрые», — думаю печально и выхожу проводить его.

Руслан шнурует ботинки, хлопает себя по карманам, проверяя, ничего ли не забыл, смотрит по сторонам, а потом делает шаг вперед и целует меня в губы.

Ошарашенные, отшатываемся друг от друга.

— Сила привычки, — немного нервно отшучивается Руслан.

— Развод рефлексам не помеха, — прыскаю и роняю взгляд, не поднимая, пока он не выходит.

Дотрагиваюсь до своих губ и в досаде морщусь. Это было так… привычно. Так правильно. Но лишь на мгновение. С хлопком двери ко мне будто вернулась память, а вместе с ней и осознание. И не то, чтобы все время после признания мужа я жила, сунув голову в песок. Нет, я все понимала и принимала, но почему-то только сейчас я вдруг прочувствовала. Один момент, одно неловкое напоминание и та стена, которой я окружила свое сердце, внезапно рухнула, оставив его беззащитно трепыхаться.

Он ушел.

Мой муж, моя опора, мой тыл, моя единственная любовь. Родной, близкий, важный.

Он ушел от меня. Навсегда.

Делаю, по ощущениям, последний судорожный вдох. Грудь огнем горит от нестерпимой боли, глаза щиплет от слез, а сердце вот-вот лопнет.

Я так долго крепилась, сдерживалась, так долго держала оборону, но я больше не могу. Я больше не справляюсь.

Осев на пол по стенке, я подтягиваю колени к груди, обхватываю их руками и, низко опустив голову, срываюсь в рыдания. Кажется, вою. Мне так больно! Чудовищно! Невыносимо! Почему все так? Как я это допустила? Как я буду жить без него? Как я буду жить с ним, но без него⁈ Ничего нет, ничего не осталось. Ни семьи, ни уверенности, ни гордости, ни любви, ни веры в людей. Ничего! Он ушел и унес все с собой!

И самое ужасное то, что он винит во всем меня. Я спустила в унитаз наш брак. Я принимала его как данность. Я ничего не делала для того, чтобы поддерживать в нем огонь. Я сосредоточилась на уюте в доме и пустила на самотек наше чувство. Я даже не уверена, что от него еще что-то осталось… ничего не ощущаю кроме боли, лютой тоски и одиночества.

Но он… он ведь даже не извинился. Ни разу.

* * *

Руслан

Поначалу решил, что мне показалось. Почудилось. Померещилось. Слуховые галлюцинации, как попытка мозга извратить реальность, выдав желаемое за действительное. И если бы я не остался стоять, придумывая оправдания своей выходке с поцелуем, если бы сделал еще хоть пару шагов, я бы не услышал. Как из-за плотно прикрытой хорошей тяжелой дорогой итальянской двери доносится плач. Но масштабы ощутил, лишь открыв ее.

Мы были вместе двадцать лет. Это долгий срок, за который я, конечно, неоднократно видел ее слезы. Видел грусть и печаль в ее взгляде, видел усталость, раздражение, гнев. Но я никогда не видел ее такой раздавленной. Такой безжизненной и слабой. И в первые секунды растерялся. Я понятия не имел, что делать с ней такой. Я понятия не имел, что ей… так.

Разуваюсь и снимаю пиджак, отбрасывая его в сторону. Документы и кошелек, лежащие во внутреннем кармане, издают глухой звук, приземляясь на пол. Но Тася за безудержными рыданиями даже не слышит.

— Эй, — шепчу, становясь на колени рядом с ней. Боюсь напугать, но она не реагирует, она меня даже не замечает. Ничего вокруг. — Тася, малышка, — зову чуть громче.

У самого сердце мотает нещадно. Кишки скручивает в узлы, видеть ее в таком состоянии просто невыносимо. Неужели из-за меня? Неужели?.. Она была такой безразличной последние годы, безучастной. Мы почти не разговаривали, только обговаривали какие-то бытовые моменты. Казалось, ее не интересует вообще ничего. В особенности, я.

— Тася, — зову вновь и касаюсь ее плеча.

Она дергается всем телом, резко выпрямляет спину и бьется затылком о стену, но даже внимания не обращает. Смотрит на меня своими огромными пряничными глазами теплого медового оттенка, и я явно читаю в них панику.

— Ты что-то забыл? — лопочет скрипучим голоском, очень быстро вытирая слезы, будто я мог их не заметить. — Слушай, оставь ключи, я не хочу, чтобы ты вот так вламывался и… просто не хочу. Уходи, пожалуйста. Ушел — уходи, — последнее вырывается из нее с такой болью, что у меня все опускается.

Она закрывается от меня своей новой челкой и пытается украдкой вытереть слезы.

— Руслан, уйди! — приказывает с истеричными нотками.

А я не могу. Я к полу точно прирос. Абсолютная убежденность в том, что решение разойтись было обоюдным, хоть и инициировано мной, разлетается вдребезги. Мы не разошлись. В ее глазах, в ее мире, ушел я. Она не выдохнула с облегчением, как показывала, ей больно. Я сделал ей очень больно.

— Прости меня, — хриплю и сажусь на пол рядом с ней. — Прости меня, Тась. Я был уверен, что тебе плевать. Что…

— А мне вот нет! — брякает, резко повернув голову и разведя руки. — Мне — нет! Я даже подумать не могла, что ты… что тебе со мной так плохо, — заканчивает скрипуче. — Ты ведь… ты никогда не говорил! Все было хорошо и вдруг, — она жалобно всхлипывает и закрывает лицо ладонями. — Не хочу об этом.

— А ты бы стала слушать? — не верю своим ушам.

— Конечно, стала! — вскрикивает и отдергивает руки от лица. — Конечно, Боже! Я же… я бы… какая теперь разница… — бормочет тихо. Шмыгает носом, справляется со слезами и говорит привычно спокойно и сдержанно: — Оставь ключи, пожалуйста. Я не хочу, чтобы ты вот так врывался, когда вздумается. И спасибо. За