Ты знаешь мой секрет? - Рина Беж

А сейчас вообще черт не разберет, что происходит.

— Ты что тут делаешь?

Задаю сиплым голосом со сна самый важный вопрос из пары десятков, что крутятся в голове. И в это же время пытаюсь осознать факт наличия постороннего человека не просто в моей берлоге, а и в совершенно девственной кровати. Тут кроме меня никогда никого не было.

Ух, моя тихая устоявшаяся жизнь так быстро меняется, что становится страшно, что ждет меня через день. Через час. Хотя, самое жуткое уже случилось. Сегодня ночью.

— Тебя бужу. Начало двенадцатого. Ты до скольки обычно спишь?

— До десяти.

— Сова, значит.

Чего?

— А я жаворонок, — выдает совершенно обыденно, будто вести милые разговоры ни о чем по утрам в постели с незнакомками для него вполне обычное дело.

— В кровати моей, — уточняю для тугодума, — что делаешь?

— Так больше спать негде, — пожимает плечами. — И ночью, когда ты ко мне тесно прижималась, то возражений не поступало. Никаких.

— Кровать холодная, ты теплый, а я мерзну всегда, — выдаю логичное для меня объяснение своего ночного поползновения.

Сам тут остался, вот и подработал грелкой. А я настолько ночью вымоталась, что постороннего проморгала.

— Сонь, пошли пить кофе, а то остынет. А я старался, готовил.

— Ты или кофемашина? — приподнимаю бровь.

— А есть разница? К твоему сведению, я, пока ждал твоего пробуждения, уже дважды успел его сварить.

— Почему не ушел? — задаю логичный вопрос.

— Нам нужно поговорить, — мою уже недевственную уже постель наконец-то покидают, оставляя меня в ней полноценной хозяйкой.

Приподнимаю одеяло и обозреваю совершенно голое тело.

Господи, какой кошмар. Краснею моментально, забывая, что обычно мерзну.

— Ночнушки не нашел, — пожимает плечами мужчина, замечая румянец. — А в нижнем белье спать неудобно же.

Обалдеть. Логика железная.

— Что на счет вопроса? — напоминаю хитрецу, умеющему заговаривать зубы.

Вон как меня заболтал. Даже не возмущаюсь и не ужасаюсь его наличию в моем доме, хотя, по логике, должна бы непременно скандал закатить.

— Я боялся, что ты куда-нибудь сбежишь, а у меня нет времени тебя искать.

Вновь хмурюсь, не улавливая смысла. Зачем нам общаться. Секс, как теперь все громогласно утверждают, еще не повод для знакомства. А то, что он нас с Лизой спутал, так не он первый, не он…

Черт! Черт!!! Черт!!!!!

Не сейчас… не про сестренку…

— Как тебя зовут?

Осеняет умная мысль познакомиться… с моим первым мужчиной, а заодно еще на чуть-чуть отодвинуть собственное горе.

— Алекс.

— Это Саша или Алеша? — ненавижу сокращение имен.

Как клички у собак, честное слово.

— Алекс — это Алекс. Алекс Гроссо.

Произносит глядя на меня пронзительным взором карих омутов, а меня словно пыльным мешком по голове ударяют. Второй раз за одни сутки я впадаю в шоковое состояние и теряю дар речи.

* * *

— София, отомри!

Пробивается сквозь стучащее в ушах сердце глубокий ровный голос. Вакуум постепенно отступает, а я во все глаза, боясь моргнуть, смотрю на стоящего передо мной самоуверенного, самовлюбленного небожителя, непонятно как оказавшегося в моей крохотной квартирке.

Гроссо… Это, черт подери его сраную душу, сам Алекс Гроссо. Родной брат Макса, покойного мужа Лизы.

Сипло втягиваю в себя воздух, который совсем не хочет поступать внутрь, чтобы… нет, не высказать этому невозможному человеку всё, что думаю о его напыщенной заднице и всей семейке Гроссо в целом, а просто послать… Чисто по-русски… далеко и насовсем.

— Ты… да, ты…

— Успокойся, — обрубает жестким голосом, явно уловив мой настрой.

Взгляд тяжелый, открытый, неумолимый, будто из нас двоих именно он пострадавшая сторона, а не я.

Что? Да как он смеет!

Открываю рот, собираясь сделать очередную попытку показать хозяйку положения. Правда, отсутствие одежды и хлипкое прикрытие в виде одеяла, сводят на нет мою смелость, а звонок в дверь вообще сбивает с мыслей.

Вздрагиваю от удивления, умудряясь при этом всхлипнуть. Ко мне только Лиза приходила. Но теперь-то… кто?

Смотрю испуганными глазами на самоуверенного брюнета, а тот меня читает, как открытую книгу. Потому что сразу поясняет:

— Это парни завтрак принесли.

Парни? Завтрак? Господи, какой бред.

Качаю головой, а Алекс, пробежав по мне глазами, добавляет:

— Я жду тебя на кухне. Не задерживайся. Нам нужно поговорить.

— Убирайся прочь, — совладав с голосом, который все равно немного дрожит, указываю пальцем на дверь.

— Нет.

Спокойный ответ. Тяжеловесный. Непреклонный. Такой, что сомнений не возникает: его фиг с места сдвинешь, если он решил.

— Жду на кухне, София.

— Ты имя узнал? — прищуриваюсь, вспоминая ночной разговор в машине.

— Я всё узнал, — кивает самоуверенно куда-то в бок, — не только его.

Перевожу непонимающий взгляд в сторону и замечаю тонкую папку на краю журнального столика.

— Всё? — сиплю, чувствуя, как кровь отливает от щек.

Нет, только не это. Не надо всё. Господи, пожалуйста. Я третьего удара не переживу.

— Жду на кухне.

Повторяет еще раз и уходит, а я откидываюсь на подушку и на секунду прикрываю ладонями лицо.

Сонька, вот это попала ты в переплет. Врагу не позавидуешь. Нужно срочно избавляться от этого типа и ехать в больницу к Лизе. Впереди похороны. Вторые за три месяца. Господи, дай мне сил. Стираю, катящиеся одну за другой слезы, кусая губу, чтобы заглушить всхлип.

Но через минуту, с громким свистом резко выдыхаю и подрываюсь с кровати. Рано себя жалеть. Надо действовать.

* * *

— О чем ты хотел поговорить? — начинаю с места в карьер, заходя на кухню.

Я успела заправить постель, принять душ, одеться и почистить зубы, но кипящая ненависть в груди не только не исчезла, наоборот, набрала еще большие обороты. Но это всё ерунда, я привыкла сдерживаться и не демонстрировать посторонним своё внутреннее состояние. Потому что мои проблемы и заботы никому не важны, они — лишь повод для болтунов почесать языками, перемывая кости.

Чистосердечное сочувствие в наше время — слишком дорогое удовольствие, чтобы раздаривать его направо и налево. Люди закрылись и стали черствее. Но можно ли их судить, если и я — такая же?

Гроссо совершенно не ведется на мой вопрос, не спешит говорить. Лишь медленно скользит карим взглядом от наверченной кое как гульки на голове, не люблю, когда волосы лезут в глаза, плавно спускается на лицо, чуть задерживаясь на губах. Под пронзительным взглядом прикусываю нижнюю. Не дразню, само собой так выходит. Но потемневшие омуты и чуть более шумный выдох улавливаю и в самый последний момент заставляю себя не отшагивать назад в испуге.

Да, я — еще та дурная голова. Могу в один момент нападать, чувствуя браваду, а в следующий