Училка для маленького бандита - Даша Черничная

— Есть, — отвечает равнодушно. — Но я хочу тебя.

— Как игрушку. Да, — закрываю глаза и качаю головой.

Хоть бы не разреветься.

— Где-то я все это уже слышала, — говорю тихо.

Сын — точная копия отца.

— Во мне нет ничего особенного, — распахиваю глаза и качаю головой. — Что вам с Вовой надо от меня?

— Напрашиваешься на комплименты? — спрашивает спокойно. — Без проблем. Сейчас перечислять?

Какой же ты козел, Шиловский...

Я поднимаюсь со своего места и кладу на стол салфетку, которая лежала у меня на коленях.

— Спасибо за шикарное предложение, Клим Миронович, но, пожалуй, я откажусь.

Бровь Шиловского поднимается.

— Ведь мы живем в свободной стране, так? Я имею право отказаться.

— Я не делаю таких предложений дважды. Уверена в своем решении? Ты будешь в шоколаде.

Визуально? Да, наверное. Зато душа моя будет в такой грязи, от которой потом не отмыться.

— Еще никогда я не была настолько уверена в своем решении. А блага, которые вы мне сулите... есть в мире вещи более ценные.

Любовь. Искренность. Гордость.

— Я могу дать тебе больше, — давит на меня взглядом, намекая на свое покровительство.

Это надо прекращать.

Ставлю руки на стол, возвышаясь над Шиловским.

— Вы мне не нравитесь, Клим Миронович. И никакие бабки не заставят меня добровольно лечь под вас.

Беру сумочку и под звук колотящегося сердца иду к выходу.

Охранник вырастает передо мной как стена. Я держу плечи ровно, не показывая, как мне страшно.

— Пропусти ее, — говорит позади меня Шиловский.

Хочется обернуться.

Сказать что-то, но и так сказано довольно.

Я выхожу на улицу и чуть ли не бегом покидаю ресторан, сдерживая слезы.

Если бы он позвал меня на свидание, я бы пошла за ним. И никакие бабки и содержание мне не были бы нужны. Я бы пошла за ним просто потому, что он понравился мне.

Глава 13

Цветкова Веста Егоровна

— Запишите задание на дом: упражнения номер пять, шесть и семь. И не забывайте, что в понедельник будет контрольная по этой теме.

Класс стонет.

Да, я бы тоже стонала, но это учебная программа, и надо выполнять ее требования.

— Всем хороших выходных!

— И вам, Веста Егоровна!

Дети постепенно покидают класс, а я сажусь на учительское место и опускаю голову в журнал.

Вова снова долго ковыряется в своем рюкзаке, явно ожидая, когда все выйдут из класса.

Всю неделю от него не было ничего, тишина. Ни сообщения, ни записки, в дверь родительской квартиры не позвонил ни один курьер. На уроках он никак не проявлял внимания ко мне. Можно сказать, я почти забыла о том, что было, но, это, конечно не так.

Встречаясь взглядом с мальчиком, я неизменно вспоминала о том, что происходило в последние три недели; тем не менее я старалась не подавать виду, что что-то не так.

Вот и сейчас я понимаю — он не просто так он тянет время, значит, снова подойдет и что-то скажет, опять я буду дергаться, переживать и оглядываясь, идя по улице.

Мало мне было его папочки, от разговора с которым я, кажется, не отошла до сих пор, все мне мерещится чертовщина какая-то.

Вова поднимается со своего места, едва последний ученик покидает кабинет английского, и подходит ко мне.

— Значит, все-таки вы повелись на моего отца, — говорит это спокойно, без претензии, таким же равнодушным тоном, как говорил и его отец со мной несколько дней назад, предлагая стать его содержанкой.

— Я не понимаю. о чем ты, — поднимаюсь и принимаюсь убирать со стола тетради и учебники, чтобы уйти как можно скорее.

— Он не любит вас и не полюбит никогда! — выпаливает горячо. — Он помешан только на работе, вы у него будете просто как комнатная собачка!

У Вовы горит взгляд, он быстро дышит, видно, что эта тема очень волнует его.

— Я все понимаю, Вова. Я не обязана отвечать, но все-таки хочу сказать: твоего отца и меня не связывает ничего, кроме того, что я преподаю у его сына один из школьных предметов.

— Но он же наверняка вам предлагал… — мажет растерянно взглядом по столу.

— Вова, — выдыхаю, — я устала. Правда. У меня практически не осталось сил. Я очень хочу поскорее оказаться дома и на два дня забыть обо всем. Хотя бы на два дня.

— Вы не будете встречаться с папой? — хмурится.

Подслушивал, скорее всего. Думаю, Клим Миронович обсуждал с кем-то свои планы касаемо меня, а Вова услышал.

Боже, как мерзко. Просто невыносимо тошно становится от осознания происходящего. Папаша и сынок перетягивают меня, как канат.

— Что бы ни было, не верьте папе, — Вова стоит на своем. — Вам нужно, чтобы вас любили, а он не способен на такое чувство.

Я выставляю руку, останавливая мальчика, и говорю ему строго:

— Все, чего я хочу, это не любви, Вова. А того, чтобы меня оставили в покое, просто дали работать и жить.

Забираю сумку и журнал и вылетаю из кабинета.

Наверное, не стоило так разговаривать с мальчиком, но сколько еще это будет продолжаться? Моё нет было четко озвучено и отцу, и сыну — тем не менее воз и ныне там.

Возможно, надо быть мягче с мальчиком, но раз он уже достаточно зрелый для того, чтобы покупать взрослой тете цветы и писать подобные сообщения, значит, и я могу разговаривать с ним как со взрослым.

О том, что будет, если он расскажет отцу, о чем мы с ним сейчас беседовали, я стараюсь не думать.

В учительскую захожу с красными щеками, у меня внутри закипает гнев от напряжения, которое я носила в себе столько дней.

— Веста, ты что? — Лерка тянет меня в самый дальний угол. — Что с лицом?

— Достали они меня, Лера, — выдыхаю.

— Дети?

— Что сын, что отец — одной масти, — заглядываю Лерке в глаза. — Эти Шиловские сведут меня в могилу.

— Тихо! — шикает на меня. — Ты совсем дура, Веста? Еще рупор возьми и фамилию в него проори.

В учительской сидят другие учителя и косятся на нас.

— Идем со мной, — она тянет меня