На горизонте – твоя любовь - Нетта Хайд

Она подходит к Конналу, и я поворачиваю телефон экраном к Эвану.

– Папа? – Дрожащий голос Беатрис звучит так, как будто она готова разрыдаться или, наоборот, закатить неистовый, полнокровный крик.

– Би… Беатрис, девочка моя, ты… – Эван замирает. Его голос становится бесцветным, как будто он боится произнести что-то неправильно.

– Папа, – начинает она с придыханием. Я передаю ему телефон, понимая, что сейчас самое время для этой правды.

Медленным шагом я направляюсь обратно в сторону сада, чувствуя, что сделал что-то хорошее. Останавливаюсь на приличном расстоянии, замечая нереальную картину.

Тея, мой ангел с дьявольскими повадками, лежит с закрытыми глазами на коленях моей мамы. Она такая безмерно уязвимая и в то же время прекрасная сейчас. Мама излучает тепло, нежно гладя распущенные волосы Теи и что-то тихо рассказывая ей.

Она прерывается, увидев меня; ее лицо выражает длительную задумчивость, и я, приподняв указательный палец к губам, прошу ее не выдавать меня, а продолжать.

Она внимательно смотрит на мой жест, словно пытается прочитать его, а затем в ответ улыбается и слегка кивает.

– С тех пор Пигмалион понял, что настоящая любовь существует, – произносит она очень медленно, мягким, уютным тоном, – и, несмотря на все преграды и мысли о том, что ему неподвластны человеческие чувства, он смог полюбить тебя, Галатея.

Глаза Теи резко распахиваются. Их сияние наполнено слезами, которые обрушиваются на колени мамы, впитываясь в ткань ее платья. Ее взгляд встречается с моим. Ее губы дрожат, и она нервно впивается в них зубами, словно желает сдержаться.

Тея поднимается с колен мамы и осторожно помогает ей встать.

– Я оставлю вас. Мне нужно на процедуры, – сообщает мама, кивая на девушку, которая направляется к нам.

– Эван не уехал, он здесь.

– Спасибо, сын, – говорит мама, положив ладонь на мое плечо, – за все.

Между мной и Теей повисает тишина, но она вовсе не угнетающая.

Каждый из нас погружен в свои мысли, страхи и беспокойства. Я уверен, что мы оба задаемся вопросом, сможем ли мы устоять на осколках, если станем полностью обнаженными друг перед другом. Сможем ли мы проявить уязвимость, когда каждый из нас – это целый мир, разбитый на миллиард кусочков?

Удастся ли стать одним целым, если по отдельности мы – всего лишь тени самих себя, искалеченные прошлым, но при этом обладающие такой упорной, непокорной силой, которая не знает подчинения? Скорее всего, нет.

Мы – отдельные личности, которые никогда не уступят. Мы целостные, но при этом сделаны под копирку.

Она – мое отражение…

Она – моя болезнь, яркая и изнурительная, но только она знает, как меня вылечить…

Она – моя боль, сладкая и горькая одновременно, но такая, которую я хочу чувствовать ежедневно…

Она – моя жизнь и смерть, но такая, от которой хочется умирать и возрождаться снова и снова…

Она – моя зависимость, но она не разрушает, а, напротив, наполняет. Зависимость, которая дарит наслаждение, а не ломку…

Она – моя. А я – ее.

– Что теперь? – спрашивает она, наконец-то разрывая тишину.

– Если хочешь, можем сыграть в карты? – намекаю на то, что я готов открыть ей всего себя.

– На желания или на раздевания? – интересуется она, склонив голову набок.

– Тея, – еле сдерживаю улыбку из-за ее предложения.

– Хорошо, давай сыграем в простые, – вздыхает она, поправляя волосы за уши.

– Кто первый? – интересуюсь у нее, продолжая стоять на месте.

– Хочешь уступить мне? – задает вопрос и делает несколько шагов ко мне, но останавливается, давая мне выбор: идти или продолжать стоять.

– Хочу, чтобы ты выбрала, – отвечаю, подходя к ней.

– Ты был прав, – говорит она, смотря в мои глаза. – Я передумала.

– Отдельный вид удовольствия – слышать, когда ты признаешь мою правоту, ангел, – иронично произношу, покачивая головой.

– Я должна была тебе поверить.

– А я должен был тебя выслушать.

– Я должна была сразу рассказать тебе всю правду.

– А я должен был вовремя понять твои сомнения.

– Я должна была не прятаться за своими тайнами и открыться тебе.

– А я должен был быть сильнее, когда ты нуждалась в поддержке.

– Ты будешь продолжать до бесконечности? – спрашивает она, наконец-то позволяя себе улыбнуться.

– Нет, могу до восьмидесяти лет, дольше с нашей экологией и вредными привычками, боюсь, не протяну, – пожав плечами, отвечаю.

– У тебя все-таки проблемы с юмором…

– У тебя будет время научить меня шутить.

Спустя несколько секунд она становится серьезной и говорит:

– Я буду ошибаться, Хантер. Я могу все портить. Я не идеальный человек, я могу творить такую херню, от которой другие захотят ударить себя по лицу, испытав испанский стыд. Я не могу жить спокойно и нормально. Я не умею этого и никогда не научусь. Но несмотря на это, – продолжает она с уверенностью в голосе, – я хочу, чтобы ты знал, что всегда буду стараться быть лучше. Даже если я падаю и делаю глупости, я готова брать на себя ответственность за свои действия и учиться на своих ошибках. Я хочу стать человеком, рядом с которым тебе будет комфортно, пусть и не идеально, но по-настоящему искренне, – ее голос начинает дрожать, но она продолжает: – Я не прошу тебя ждать чуда или пытаться исправлять меня… Я просто попрошу тебя сейчас кое о чем один раз, последний, но пообещай, что ты сделаешь это.

– Не могу, пока не услышу, Тея. Вдруг ты снова попросишь, чтобы я ушел.

– Почти, – произносит она, опуская взгляд. – Если ты поймешь, что не вывозишь отношения с такой, как я, то просто скажи…

«Достаточно с нее слов, я считаю».

Я одновременно хватаю ее за шею и руку и прижимаю к себе. Мои губы безошибочно находят ее, притягиваясь к ним, как к самому сильно заряженному магниту.

Ее руки, вроде бы случайно, находят путь к моей грудной клетке, и в мою голову автоматически лезет мысль о том, что она желает оттолкнуть меня. Поэтому я заключаю ее в ловушку из своих рук и не позволяю этого сделать.

Но тут я ошибаюсь, потому что ее пальцы блуждают с груди, плавно переходя на шею, а затем на голову. Она также яро утопает в этом безумном, требовательном поцелуе, который наполняет нас с ног до головы эмоциями, которые мы сдерживали в отношении друг друга.

Я провожу рукой вдоль ее спины, под толстовкой, ощущая тепло ее тела, ловя ее вздох своим языком и слизывая до последней капли глупости, которые могли бы вылететь из ее рта. Я