Княжна - Кристина Дубравина

— Ты… как там? Ты в безопасности?

— Я-то в норме, — со спокойной злобой, если такая существовала, кинула Тамара. — Кто меня тронет-то дома?.. Охрана на первом сидит, не пускает никого в подъезд, кто с жильцами пытается заскочить. Ключи у всех входящих требует показать.

Князева спросила коротко, но ясно:

— Очень громко?

— Терпимо, — признала жена Валеры, вероятно, дёрнув щёкой. — У меня окна не на Арбат. Сижу вон в квартире, новости смотрю…

Анна вздохнула глубоко, представляя, как, на самом деле, сильно Тома лукавила.

За два года её общения с Филатовой Княжна смогла понять, что возлюбленная Валеры больше всего боялась неясности грядущего будущего. А оно, по обещаниям чинуш, чьи толстые морды от обилия дорогой еды уже не влезали в объективы камер, должно было стать крайне непростым.

Аня бы привирала серьёзно, если бы говорила, что её происходящее не волновало, но отчего-то у девушки был ко всему творящемуся в стране какой-то холодный интерес; Пчёлкин называл это интересом крупье, раздающим карты игрокам в покер.

А Тамара не такая, как Князева. И точно не такая спокойная, как равнодушная в своей аполитичности Оля. Филатова зачастую тряслась, стоило какому-нибудь новоявленному депутату выйти в эфир с «экстренным» обращением к народу, когда одна из подруг слушала, усмехаясь ядовито, а вторая закатывала глаза и переключала телеканал.

И Князева была готова половину от содержимого своего кошелька поставить на то, что в день штурма Дома Советов Тома так же, как и при любом другом политическом замесе, сбросит звонок, когда с Аней договорит. А потом с ногами сядет на диван и уткнется взором в прямоугольник телевизора до тех пор, пока танки не обстреляют весь Белый дом.

Хотелось бы спросить, кому все эти игры были выгодны. Но Князева об ответе догадывалась, а очевидные вещи вслух говорить не любила.

— Том, ты… Не слушай радио вообще, — попросила Анна, зная, что подруга с огромной вероятностью ослушается. И проговорила тогда в старательной попытке рационально Филатовой всё объяснить так, чтоб она всё-таки подумала над выключением любых источников информации.

— В любом случае, ты лучше себе не сделаешь. Только сильнее переживать будешь. А это вообще ни к месту; явно без тебя стрельба у Советов кончится.

На миг в трубке стало так тихо, что даже потрескивания, с какими перегружались телефонные сети, оказались не слышны. Князева сжала кулак вплоть до хруста фаланги большого пальца, прижала его ко рту в жесте, характерном Вите.

Какие-то его вещи вошли в привычку и у самой Ани.

— Я постараюсь, — на выдохе пообещала Филатова. Почти искренне, почти правда; тон Томин стал для Князевой чуть ли самым теплым солнечным лучом, заставившим улыбнуться — хоть и самыми уголками губ, но душевно.

— Ань, ты прости… Но я не смогу вырваться к Оленьке.

Князева это уже поняла. Да о чём было говорить? Ведь сама Аня, приехав почти на окраину Москвы, выбежала из вагона метро за какие-то минуты до полной блокировки оранжевой ветки.

И, раз закрывались дороги, не ведущие толком в центр, где самые события разворачивались, то ближайшие к Арбату переулки и улицы как час уж точно были перекрыты.

— Не смей винить себя за это, Тома, — приказала Аня. — Ты же ни при чем. Это всё обстоятельства. Так сложилось…

— Всё равно нехорошо получается, — проскулила Тамара, и девушка, веки опуская в тяжести, снова её поняла. Слишком хорошо поняла.

Всё-таки, именно Филатова много времени проводила с Беловой, пока она носила под сердцем ребенка — вместе с Олей она ходила по врачам, в поддержке зажимая руку Сашиной супруги, но не смогла присутствовать в самый важный момент.

Момент, наступивший слишком рано.

Конечно, обидно. И ей, и, вероятно, Ольге.

— Она поймёт, — с уверенностью сказала Князева, тоном своим собираясь ту же веру вселить и в Тамару. Аня чуть помолчала; саму себя она почти убедила. Уже хорошо.

— Всё-таки, она не глупая, Том. Она знала прекрасно, что танки к Дому не просто так поехали. Ещё с августа муть эта началась…

— Ты держи меня, пожалуйста, в курсе! — перебила Тома подскочившим голосом. Князева вздрогнула от шуршания, появившегося в подскочивших децибелах женского голоса, но быстро поджала губы в желании ругнуться на саму себя.

Дьявол, понять надо было, что Филатовой тяжело такие объяснительные «успокоения» слушать. Ещё и в одиночестве!..

Валеры-то дома нет.

— Буду, — кивнула Анна в попытке отогнать мысли о состоянии и местоположении других бригадиров. — Всё, что узнаю, в первую очередь, тебе донесу.

— Спасибо, Анечка, — отозвалась подруга и, кажется, всхлипнула.

У Князевой от этого сырого вздоха неприятно заскребло внутри. Словно злые мысли все материализовались, тело обрели, будто из воздуха, и мелко-мелко новыми коготками проводили по нутру, остроту натачивая.

Девушка потупила взор на носки замшевых ботильонов. Поняла, что успокоить Тому никак не могла; обычного «успокойся» Филатовой всегда было мало, а большего Анна сказать бы не смогла.

Она помялась, а потом, чувствуя себя хулиганом, попавшимся на глаза милиции, сбросила, так и не попрощавшись.

Дурные мысли и слова, которые никак не хотели из головы пропадать, сменили когти на древние ритуальные кинжалы с резными рукоятками. Первый нож вонзился Анне куда-то в низ лёгких.

Князева откинулась на спинку дивана, на котором, вероятно, должна была провести ближайшие часа три-пять — и то, как минимум. Трубка в кулаке ощущалась коробкой динамита, способной оторвать к чертям собачим все фаланги. В любой момент.

Гадство.

Девушка повернула голову, смотря в другой конец коридора.

Все двери были закрыты, словно за ними и не было ничего — лишь замурованные ранее комнаты. Никакая девушка не выходила из своей палаты попить, подышать свежим воздухом или позвонить. Никакая медсестра не несла младенца на кормление матери. Никакая роженица не кричала, в болях принося в этот мир новую жизнь.

«Чтоб у Ольги всё было хорошо…» — мысленно обратилась куда-то во Вселенную Князева и сжала руки в кулаки. А потом глаза прикрыла, говоря уже не в пустоту, а конкретного к человеку одному, её бы не услышавшему.

«Мама. Помоги ей. Чтобы всё лёгко прошло. Не мучай, если тяжело ей будет, не тяни, сделай кесарево…»

Аня ещё немного губами пошевелила в просьбах, которые навряд ли кто-нибудь услышал бы, а потом снова подняла корпус, поудобнее устраиваясь в низком кожаном, на удивление мягком диване. Тишина была почти звенящей. Только диктор по радио, которое медсестра за регистратурой слушала, говорил, что в центральные больницы города поступили первые жертвы гражданского населения.

Что есть первые смерти.

Работница родильного дома ахнула и,