Хитрожопый киборг - Аманда Майло

за столом, где Пако нашел свое красочное блюдо из сорняков, чтобы полакомиться им ранее в этот день. Рифленая стеклянная посуда, в которой они хранились, исчезла, как и любые следы самих сорняков и пролитой воды.

Прежде чем мы поели, я повесил свою шляпу на гвоздь у двери, и мы взялись за руки за столом над нашими тарелками и поблагодарили Создателя за угощение. Мне скорее понравился этот ритуал начала — он прямо как в видео, — и мне интересно, какими будут вечерние ритуалы. Когда трапеза заканчивается, Бекки бормочет, что лошадей еще нужно устроить на ночь. Поскольку я никогда раньше не распрягал лошадь, она берет на себя командование, а я помогаю, наблюдая за ее действиями и жадно слушая указания, запоминая все, каждую последовательность.

Все снаряжение хранится в кладовке в сарае, а лошадей выпускают на пастбище.

Бекки запирает Пако в стойле, объясняя, что он «жеребец» — некастрированный самец, — и поэтому его нельзя выпускать к другим лошадям, так как среди них есть две кобылы.

Я предполагаю, что это выражение горя. Интересно, как долго длятся периоды человеческой скорби.

— Хотя, похоже, что они на одной волне, — размышляет Бекки, вытирая лицо усталой рукой.

— Лошади общаются на волнах? — с интересом спрашиваю я.

— Не буквально, но ты видел, как он к ним подлизывался? Это катание и движения губами? Жеребцы ухаживают совсем по-другому. Поэтому, когда осел-жеребец пытается ухаживать за кобылой, она вряд ли понимает, что он делает. Это как будто они говорят на двух совершенно разных языках.

Пако жалобно орет — неприятный, но одинокий звук, который Бекки идентифицирует как рев, — все время, пока мы идем к дому, чтобы помыться.

— С делами покончено до завтра, — глухо объявляет Бекки, когда я следую ее примеру и вытираю руки полотенцем, продетым в круглую деревянную петлю рядом с кухонной раковиной.

— Значит, пора спать? — спрашиваю я.

Со странно горящими глазами и еще более странно горящим мозгом она встречает мой пристальный взгляд, тяжело сглатывает и обхватывает себя руками, прежде чем утвердительно кивнуть.

— Есть ли здесь ванна, где я могу немного помокнуть? — я спрашиваю ее. Ранее я достал свои вещи из седельных сумок гнедого и положил на покрытую стеганым одеялом кровать в комнате Бекки.

Она смотрит на меня с недоумением, поправляясь, и ее рука тянется к пояснице. Затем она возится с кастрюлей на плите, которую ранее смазала маслом, слегка подвигая ее, будто не может решить, стоит ли ее поправить.

— Отмокнуть, ты имеешь в виду, и вообще здесь есть душ. Я тебе покажу.

Она так и делает, и демонстрирует, как с ним обращаться, когда узнает, что я им никогда не пользовался.

— Что случилось? — спрашивает она, оглядываясь на меня и поворачивая ручки подачи воды в положение «выключено».

Я встречаюсь с ней взглядом.

— Ммм?

— Ты хмуришься.

— О. Я просто надеялся, что здесь будет ванна. Я бы предпочел понежиться в чем-нибудь, наполненном водой. Понимаете, я скучаю по ощущению океана. Но это подойдет, — говорю я, указывая на стоящую душевую кабинку. — Спасибо, Бекки.

Я начинаю расстегивать рубашку.

Она бросается к двери, двигаясь неуклюже и торопливо, её тело странно скованно. Она выходит и закрывает за собой дверь, но прежде чем она закрывается полностью, в комнату доносится ее голос.

— Как тебя зовут? — спрашивает она меня.

Я дарю ей одну из своих отрепетированных улыбок, но это пустая трата моих усилий: ее больше нет в комнате, чтобы увидеть, и я знаю, что она не может видеть меня, потому что видна только ее рука на ручке, даже голова не высовывается из-за двери.

— Уильям Фредерик Коди, — говорю я ей. — Я выбрал имя в честь известного человека в земной истории Запада. Его шоу-псевдоним был Буффало Билл, и мне, возможно, тоже понравилось бы, чтобы меня так называли.

Она никак не реагирует на мое имя или на мой возможный псевдоним, за исключением краткого колебания перед тем, как закрыть дверь.

Когда я выхожу из душа, одетый в чистые джинсы, запасную рубашку и чистые носки, но без ботинок, я нахожу ее моющей столешницу на кухне.

Пол, на котором умер ее супруг, выглядит и пахнет так, как будто его тоже мыли.

Поскольку мне больше нечего было делать, я иду в уборную, беру тряпку, прополаскиваю ее, беру ведро с мыльной водой, стоящее на кухонном полу, и макаю в тряпку в него.

Я сажусь на корточки рядом с ней и начинаю стирать пятна с соседнего шкафа, которые мой нос определяет как брызги крови.

— Что ты делаешь? — спрашивает она хриплым голосом.

Я бросаю на нее взгляд.

— Убираюсь?

Она оглядывает меня с ног до головы.

— Это «черная работа». Ты любезно назвал это моими обязанностями.

Я чувствую, как мои брови на мгновение приподнимаются, прежде чем нахмурится в раздумье.

— Ты не хочешь делиться задачами?

— Я не буду останавливать тебя, если ты захочешь помочь. Особенно… — она вытирает руку о перепачканный фартук и прижимает к спине, ее и без того страдальчески выглядящее лицо искажается еще большей болью. — Не сегодня.

Технически, она только что остановила меня, но я не указываю на это. Я возвращаюсь к мытью.

— Эм, — начинает она, и я искоса смотрю на нее. Ее глаза очень красные. Интересно, сколько воды и соли ей нужно употребить, чтобы восполнить запасы после того, что она потратила на выработку слез. — Почему ты носишь свою повседневную одежду?

Я смотрю на себя, затем снова на нее.

— Какую одежду обычно носят в этих краях? В видео, которые я смотрел, были изображены ковбои, спящие прямо на своих лошадях, вообще никогда не переодеваясь.

Она несколько раз моргает, прежде чем поворачивает только подбородок в сторону, широко раскрывая глаза, продолжая смотреть на меня. Это выражение лица, которое я раньше никогда не видел, и я не знаю, что оно означает.

— Ну, если в видео так показано, значит, это точно правда.

Я пожимаю плечами.

— Это было мое предположение.

Я возвращаюсь к мытью.

Она тоже.

— Это был сарказм. Нельзя верить всему, что видишь в фильмах. Я имею в виду, конечно, есть парни, которые, вероятно, ездят по прериям и не очень часто меняют одежду, но в реальной жизни большинство мужчин «в этих краях» ложатся в постель в боксерах. Пижамные штаны, что-то в этом роде.

Я скосил на нее глаза.

— И я должен?

Любопытство играет в ее мозгу и на ее лице.

— Что ты носил, когда жил в океане?

— Хвост, — говорю я ей.

Она бросает взгляд на мою нижнюю половину тела.