Развод. Нож в спину - Алиса Вишня

— Я поеду с тобой! — вдруг говорит он, видя, как я снова мрачнею при мысли о поездке.

— Не надо, я сама!

— Надо, Катя! — он смотрит мне в глаза — Одна ты там раскиснешь. Поехали!

Вчера я не обратила внимания на его машину, не до того было. Сегодня вижу, что она новая и неплохая, китайская «черри тигго». Видимо, как и большинство мужчин, Мишка помешан на автомобилях… Едем молча — я не хочу разговаривать, ибо необходимость идти ТУДА давит, словно бетонная плита.

Когда мы подходим к двери квартиры, столько лет бывшей мне тюрьмой, начинают дрожать руки. Не могу вставить ключ в замок. Миша молча забирает ключи, и открывает дверь сам.

— Где тебя носило всю ночь, потаскуха⁈ — раздается из спальни истошный вопль Анны Аристарховны — Я тут одна, помираю! Мне ни воды подать, ни судно вынести!

Вздрагиваю, как от удара. Все возвращается. Этот крик, этот запах валокордина, эта давящая атмосфера. Но Миша ободряюще смотрит на меня, шепчет " я ее отвлеку, а ты собирай вещи ", и заходит в комнату свекрови.

— Здравствуйте, Анна Аристарховна. Как ваша нога?

Доктор решил проведать свою бывшую пациентку. Вопли мгновенно прекращаются. Слышно, как свекровь откашливается и переходит на жалобный, страдальческий тон.

— Ой, доктор, Вы! Проходите, голубчик! Так плохо мне, так плохо… Нога ноет, голова кружится, давление скачет…

Пока она занята самым важным человеком на свете — врачом, — я проскальзываю в нашу с Игорем комнату, и открываю шкаф. Быстро, лихорадочно сбрасываю в большую сумку свои тряпки. Их и правда немного…

На туалетном столике стоит шкатулка. Украшения, которые дарил Игорь. Изредка, по большим праздникам. Золотая цепочка на рождение Яны. Сережки на двадцатилетие нашего брака. Браслет — просто так, когда у него удачно прошла какая-то сделка. Любил меня, раз дарил украшения? Он постоянно говорил, что любит…

А может, я была просто удобной? Покладистая, нетребовательная, бесплатная домработница, еще и красивая. Такой женой и перед партнерами похвастаться не стыдно! А говорить о любви… Игорь умеет лить мед в уши. Например, клиентам…Чего только не наврет, чего только не наобещает.

Шкатулку не трогаю. Не нужны мне его подарки!

Мой взгляд падает на альбом с фотографиями на полке. Открываю. Вот Ромка — годовалый карапуз на горшке. Вот Яна — первоклашка с огромными бантами. Вот мы все вместе в парке. Я аккуратно вынимаю все фотографии, где есть я, или дети. Не нужны они ему! Он им не отец. Отец бы никогда так не поступил с сыном!

Пустые рамки и страницы альбома я оставляю ему. На память.

Застегиваю сумку. Все. Готово! И выхожу в коридор. Миша как раз прощается со свекровью.

— … так что лежите, отдыхайте, принимайте лекарства. И поменьше нервничайте! — наставляет он ее.

— Спасибо, доктор, спасибо, благодетель! — воркует Анна Аристарховна.

Я стучу в приоткрытую дверь спальни.

— Анна Аристарховна, я ухожу!

Она переводит на меня взгляд. Ее лицо мгновенно меняется, становится злым и колючим.

— Куда это ты собралась?

— От сына вашего. Насовсем.

Мы с Мишей выходим и закрываем за собой дверь. И тут же из-за нее раздается вопль, полный ярости:

— Катька! Стой! Кто за мной ухаживать будет⁈ Ах ты дрянь неблагодарная! Столько лет поили — кормили! Вернись, паскуда!

Мы несемся по лестнице вниз, как двое нашкодивших подростков, словно боимся, что Анна Аристарховна нас догонит. И, даже на первом этаже слышим ее приглушенные крики. Выбегаем из подъезда на улицу, и тут нас прорывает. Мы смеемся. Ржем! Громко, до слез, до колик в животе. Как в детстве. Я хохочу так, как не смеялась, кажется, целую вечность. Я впервые за двадцать пять лет вырвалась на свободу.

Глава 15

Мишка открывает багажник, чтобы убрать туда мою сумку, набитую обрывками прошлой жизни. Воздух после затхлой квартиры кажется особенно свежим и чистым. Я делаю глубокий вдох, и в этот момент во двор сворачивает серебристая «Ауди». Машина Игоря.

Он паркуется, выходит. И видит меня. Сначала его взгляд скользит по мне, потом по Мишкиной машине, по самому Мишке, который как раз захлопывает багажник. Лицо Игоря мгновенно меняется. На нем отражается целая гамма чувств: удивление, растерянность, а потом — злость.

Я инстинктивно делаю шаг в сторону от Мишки, от его машины. Это моя война. Только моя. Не хочу впутывать в эту грязь человека, который мне помогает.

— Миш, поезжай! — говорю тихо — Я сама доберусь.

— Я тебя подожду! — отвечает он и прислоняется к капоту, скрестив руки на груди. Он все понимает. Он дает мне возможность разобраться самой.

Игорь идет ко мне. Быстро, почти бегом. Он выглядит ужасно. Костюм помят, под глазами темные круги, щетина. Видимо, ночь у него тоже была веселая.

— Катя! — он хватает меня за руку. Его пальцы как тиски — Катя, где ты была? Я всю ночь звонил! Я с ума сходил!

— Отпусти! — пытаюсь вырвать руку.

— Катюш, прости меня! — его голос срывается на жалкий, заискивающий шепот — Я дурак, я виноват! Но это… это не то, что ты подумала! Она, эта сучка… эта Ника, она меня опоила чем-то! Подсыпала в шампанское! Я ничего не помню! Она сама на меня набросилась, соблазнила! Я клянусь, я не хотел!

Он несет этот бред, глядя мне в глаза своими синими, честными, когда-то любимыми глазами. И в этот момент внутри меня рвется, с оглушительным треском, последняя ниточка терпения.

Я размахиваюсь и со всей силы бью Тропинина по щеке. Звук оплеухи эхом разносится по тихому двору.

— Врешь! — шиплю я. И сама не узнаю свой голос. Он низкий, злой, полный ненависти — Врешь, скотина, как всегда врал! Всю жизнь!

Он отшатывается, хватается за щеку.

— Катя!

— Заткнись! — кричу я — Просто заткнись, мразь! Чтобы я тебя больше не видела и не слышала!

Я сама не знала, что умею так ругаться, что знаю такие слова. Они вылетают из меня сами, как ядовитая пена. Язык, двадцать пять лет произносивший только вежливые и правильные фразы, вдруг обретает свободу.

Видя, что оправдания не действуют, Тропинин меняет тактику. Жалкий щенок мгновенно превращается в злобного пса.

— Ах так⁈ — орет он, и его лицо искажается от ярости —