Измена. Право на ошибку - Диана Ярина

— Нет, — отвечает решительно. — Не ради ребенка. Ради того, что я люблю тебя. Спустя все эти годы, спустя потери, примирения и сложные размолвки, я все еще люблю тебя и хочу быть с тобой, а ребенок… Это как плод нашей любви, ее итог.

Его голос становится тише, более низким и глубоким.

— Ты же знаешь, я всегда хотел от тебя дочку. Может быть, именно сейчас? — смотрит с надеждой. — Вдруг это шанс для нас? Как думаешь? Неужели мы его упустим? Какая-то хитрая, подлая шмара рассорила всю нашу семью, и мы так легко сдадимся? Ты, и я, мы с сыном… Все переругались из-за девки, которая не стоит и минуты нашего внимания.

— Ты прав, но я боюсь, что спустя столько всего плохого, столько негатива, у нас ничего не выйдет. Говорят, слово не воробей, а мы столько всего друг другу наговорили… Столько всего сделали, и это навсегда останется между нами.

— Да, так говорят. А еще… говорят, не горит там, где нет чувств. Если бы мы не любили друг друга, то разбежались бы тихо, без скандалов. Но каждая наша ссора, каждая стычка буквально кричит о том, что нам не все равно. Мы могли наговорить и точно наговорили друг друга всякого… от страха и злости в моменте, но когда все это рассеивается, остается лишь правда, и она состоит в том, что я не хочу тебя потерять! — заключает он, взяв меня за руку.

Не нагло и требовательно, но осторожно, с нежностью и заботой.

Вторая рука мужа поднимается и касается моей щеки, он скользит по скуле пальцами, вытирая слезинки.

Я плачу и даже не заметила этого, расплакалась от эмоций, растрогалась от его речи.

— Вот, довел меня до слез, а заявлял, что разговоры — это не твоя сильная сторона, — шучу я сквозь слезы. — Мне непонятно только одно…

— Я даже знаю, что именно, — вздыхает муж, отведя взгляд в сторону.

— Камеры. Откуда в нашей спальне — камеры?!

Эти камеры, которые фиксировали не только предательство, но и... нас.

Все наши ночи.

Все!

Я краснею.

— Подлец! — бью его по щеке.

Щелчок раздается громко, но он только улыбается, потирая щеку.

— Объясни! — требую я.

Муж насупился.

— Ты будешь надо мной смеяться.

— Да ты уж постарайся объясниться без своих шуточек, и я не стану смеяться!

— Я вообще не думал устанавливать камеры в доме, но потом среди мужиков пошел разговор о женах, и один приятель поделился, что его жена-домохозяйка заскучала, закрутила роман с работником. Пока мужик на работе, она развлекалась вовсю. Вот и я… какого-то рожна решил, на всякий случай поставить: вдруг, пока я работаю, какой-то сосед тебе глазки строит или что-нибудь такое… А потом… мне понравилось… — говорит через силу. — Наблюдать за нами со стороны, наблюдать за тобой, когда ты переодеваешься, как ты двигаешься и… Вот так. Все, больше не проси, мне и так стыдно объясняться в таком. Я вообще считал, что до этих камер не дойдет, что тебе одного моего слова будет достаточно. Болван самонадеянный? Признаю! А потом… Когда мы с сыном чуть друг друга не поубивали, когда я понял, что ты пойдешь на все, что готова даже сбежать от меня на другой конец света, только тогда я понял, что молчание не доведет до добра. Я понял, что есть ситуации, в которых доверие рассыпается и от него ничего не остается. Я понял, что всеми своими дальнейшими действиями только ухудшал ситуацию, только подкреплял твои подозрения. Поэтому и высказался. Есть ситуации, в которых должны говорить лишь факты. Прости, что довел все до абсурда. Я слепо верил, что делаю, как лучше, но не понимал, что этим самым лишь сильнее загоняю нас в тупик, а тебе это приносит лишь стресс. Прости. Может быть, когда-то… — говорит он с тоской. — Позволь мне быть рядом.

Его глаза стали серьезными.

— Юля.

Он крепче обнимает меня.

— Я не изменял. Я люблю тебя.

Я замираю. Стою, сжав кулаки, готовая в любой момент развернуться и уйти. Но Евгений не дает мне этого сделать.

Он медленно достает телефон, включает запись.

— Посмотри. Помнишь, мы как-то сидели, пили вино, болтали…

На экране — мы.

Наша гостиная. Полутемно. Мы лежим на диване, я — в его футболке, он обнимает меня сзади, губы касаются моей шеи.

О боже, я почти забыла об этом!

Как-то мы лежали и болтали обо всем на свете, задавали друг другу провокационные вопросы и требовали ответить на них честно.

— Чего ты боишься, Жень?

— Ничего.

— А если серьезно, ммм?

На видео я пытаюсь его защекотать, но он, как типичный суровый мужик, совсем не поддается на мои детские провокации.

— Облажаться боюсь, — наконец, нехотя говорит он. — Перед тобой. Облажаюсь, и ты меня кинешь.

— Даже если ты когда-нибудь облажаешься — я останусь, дам тебе второй шанс, — говорит на записи мой собственный голос, мягкий, полный любви и такой искренний.

Запись заканчивается.

Я поднимаю на него глаза.

— Облажался, — говорит он тихо. — Повел себя, как козел. Но я — твой козел. И я прошу… прошу дать мне второй шанс.

Я молчу.

Слишком много эмоций. Слишком много боли.

Любовь иногда причиняет боль, даже когда открываешься перед любимым человеком, когда все твои мысли и поступки перед ним на ладони.

— Я не знаю, как начать, — наконец, выдавливаю я. — Мы едва не стали врагами.

Он делает шаг вперед.

— Предоставь это мне, — говорит он.

И я...

Я цепляюсь за его рубашку.

Не обнимаю. Не прижимаюсь.

Просто держусь.

Он сам меня обнимает крепко-крепко и обещает:

— Я тебя никогда не отпущу. И не упущу этот шанс.

Иногда любовь — это не громкие слова, а просто… держать крепко-крепко, изо всех сил, и не отпускать, когда рвется там, где тонко.

Если любишь, несмотря на боль и ошибки, несмотря на сложности, все еще любишь, то дашь