В самом Сердце Стужи. Том III - Александр Якубович

сколь лицемерно это было со стороны Виктора Гросса! Как огромный сильный воин, снискавший славу героя рейда, как этот мужчина, никогда не знавший горечи поражений и всегда идущий вперёд с гордо поднятой головой, как он может понять боль беспомощности?

Он вновь посмотрел на меня, будто бы знал меня, будто бы понимал меня. Взгляд, темный, как сама ночь, и бездонный, как самый глубокий колодец, этот взгляд пронзал меня, раздевал, оставлял совершенно беззащитной. Да, он посмотрел так, будто бы на самом деле знал, какие испытания выпали на мою долю. И от этого становилось еще горше, еще обиднее, ведь это просто не могло быть правдою.

— И глядя на этот паралич, — продолжил Виктор, не дождавшись от меня и слова, — как вы замерли и отвернулись от меня… Пусть я воин и получил титул за убийство десятков людей, но насилие подобного рода не по мне. Особенно над вами, Эрен.

Я с затаенным дыханием слушала эти слова, которые словно тяжкий груз, сейчас вырывались из груди Виктора Гросса и падали на стол между нами. Слова совершенно невозможные и непостижимые, слова крамольные, слова, противоречащие самой сути как господствующей в Халдоне веры, так и самого уклада жизни. Но особенно больно и одновременно удивительно было слышать заботу в этих речах. Заботу о вещи, которую выдали этому мужчине, о призе, который он получил вместе с титулом и векселем. Я была бракованным товаром — внебрачная дочь без защиты семьи и влияния, но даже это не останавливало Виктора, не вызывало в нем пренебрежения и отторжения, хотя я всегда помнила о том, что являюсь для него обузой, цепью, которой король Эдуард приковал этого талантливого человека к Херцкальту и милости короны.

— Вы говорите… — начала я.

— О взаимности, — тут же ответил мой муж. — Я говорю о взаимности, Эрен. И сейчас бы я хотел сказать о предпочтениях. Вы днем опрометчиво сказали, что меня не привлекают женщины, а совсем недавно повторили, что меня не привлекаете конкретно вы?

Он умолк, словно строгий учитель, ожидая моего ответа. Но я могла лишь кивнуть.

Нервная дрожь стала одолевать барона. Я увидела, как дрогнула его рука, и была тут же сжата в кулак, как он желал отвести глаза, но продолжал смотреть на меня, не позволяя взгляду ускользать в сторону. Это было удивительно, видеть подобную реакцию от такого человека. Но что осталось в нем неизменно — это решимость. Да, именно решимость, с которой Виктор принимался за самые безумные и тяжелые дела, решимость, которая держала в узде три десятка умелых головорезов, что составляли его дружину.

— Вам нужна моя взаимность? — стараясь не выглядеть слишком растерянной, спросила я. — И только?

Скрежет ножек кресла по каменному полу разорвал тишину, царящую в покоях. Виктор, не вставая с места, обогнул угол стола, подтянув тяжелое кресло поближе ко мне. Он бы мог встать, но тогда мужчина бы нависал надо мной, а сейчас, чуть сгорбившись, он опустил свой взгляд на уровень моих глаз. Будто бы мы были равны.

И эта близость заставляла мое сердце биться чаще.

— У меня никогда не было каких-то конкретных предпочтений в женщинах… — начал Виктор.

— Вы сказали, что вам не по душе блондинки! — тут же выпалила я, неосознанно хватая выбившуюся из прически прядь черных как смоль волос.

— Кроме этого, да, — согласился Виктор. — Блондинки точно не нравятся. Но других предпочтений не было. Ни по росту, ни по весу, ни каких-либо иных. Я просто не задумывался об этом до недавнего времени.

— Тогда почему вы так настаивали на это разговоре? — спросила я, не понимая, куда он клонит.

Мой муж замер, даже на мгновение перестал дышать, а после ответил:

— Теперь я точно знаю, что мне нравятся тонкие пальцы, которые ловко держат перо… — мужчина потянулся и взял меня за руку. — Острый ум, способности к счету, чуть вьющиеся темные кудри…

— Милорд! — я понимала, о чем и о ком сейчас говорил мой муж, но просто не могла сдержаться. — Как вы!..

— А еще румянец на бледных щеках в моменты смущения, — уже с легкой, чуть вероломной улыбкой продолжил Виктор, не позволяя мне вырвать руку из его ладоней. — И, конечно же, огромные серые глаза цвета стали. Мне даже начали сниться сны, после которых я всегда просыпаюсь бодрым и полным сил. В них я вижу эти огромные серые глаза…

— Милорд…

Я не знала, куда себя деть от смущения, так что просто опустила голову и уставилась на свои пальцы, сжатые в широкой ладони моего мужа. У нас обоих руки были вымазаны чернилами — они уже так крепко въелись в кожу, что не помогало ни мыло, ни кусок речного камня — отчего казалось, что это вместе переплелись корни какого-то древа.

— У меня есть всё. Сила, титул, надел, — продолжил барон, переплетая наши пальцы. — У меня есть возможность каждый день наблюдать женщину, которая соответствует всем моим предпочтениям. Нет, которая создала эти предпочтения и на меньшее я теперь не согласен. Я смотрю в эти серые глаза днем, а потом вижу их и ночью. И жду.

— Чего же вы ждете?.. — спросила я, все еще боясь поднять голову.

— Уверенности в том, что это всё… будет взаимно.

Барон замолк. Я же сидела и рассматривала чернильные пятна на наших пальцах. Столь неуместные пятна на руке вчерашнего наемника и внебрачной дочери, которую растили как прислугу.

И в этой неуместности, в этой противоестественной странности и была суть нашего союза. Может быть, я шла к этому моменту все девять жизней? Может, это послание небес, ответ, на мои старательные молитвы?

Раньше Виктора Гросса не было в моих жизнях, не было в моих жизнях и Херцкальта, и статуса жены. Все это было в новинку, все пугало и лишало опоры под ногами. Но мне стоит идти вперед. Мне стоит принять то, что если я упущу этот шанс сейчас, то другого может и не быть, как не было его девять раз до этого.

Я все же посмотрела на него.

Нет, он не выглядел печально или расстроенно, его плечи не были понуры, от него не исходил страх быть отверженным. Этот мужчина не пытался давить на жалость, как делают опытные ловеласы, если свежая добыча ускользает из их сетей.

Виктор прямо говорит мне, что оступившись