Боярышня Воеводина - Елена Милютина

поцеловались, Аглая богатые дары церкви оставила, и старосту Великого Двора одарила, что бы пир деревне устроил, во славу молодых. Оказалось, что Великий Двор и еще пяток деревень, ближе к Устюжному, были отписаны Мише отцом, а он и не знал. Так что присутствовали крестьяне на свадьбе своего барина. Пустились в обратный путь Доехали засветло. Ужин накрыла Гашка в зале, в бане. Анна переживала, как там тесто, но пришла жена старосты, тетка Гашкина, и напекла пирогов на свадебный ужин, а еще зажарила пару уток и гуся. Аглая из мужниных запасов меда выставила старые, настоявшиеся, и заветную бутылку мальвазии. Так что свадьба вышла настоящая, и с угощением, и с криками «Горько». Михаил так все и проспал в избушке за занавеской.

Уложили молодых спать здесь же, в бане, в просторной мыльне, принесли кровать супружескую, боярскую, собрали, устелили перинами, простынями, покрывалами узорчатыми.

Ближе к полуночи отправили молодых во временную спальню. Никто не удивился. Знали об Анниной силе. Не положено ведьму в доме инициировать. Развалить может, если с силой не совладает! Так что бабы со стола все собрали, с собой унесли, и с веселыми пожеланиями молодым, по домам разошлись.

Оставшись наедине с молодой женой Миша, неожиданно для себя, оробел. Он, считавшийся одним из самых удачливых дамских любезников, сбивший не одну девицу с правильного пути, растерялся, оставшись наедине с этой девочкой, такой манящей, такой желанной. Анна, смущалась, как положено невинной деве, готовой расстаться с девичеством, но выглядела гораздо увереннее жениха. Она заметила необычную молчаливую робость у всегда бойкого на слова и дела Михаила, и в голову полезли совсем не те мысли. Она нахмурилась, сдерживая готовые пролиться непрошеные слезы. А Мише вспомнился отец. Князь Муромский был суров и скор на расправу. И, часто, выплатив очередной обиженной чересчур бойким и любвеобильным сынком, дворяночке, отступные за «первую кровь», которой, собственно и не было, и собственноручно наказав чересчур прыткого отпрыска, часто внушал ему — не той дорогой идешь, Михаил. Все это грех плотский, и любострастие. Нет в таких отношениях сладости. Вот когда полюбишь свою единственную, только тебе принадлежащую, вот тогда и поймешь, в чем сладость женщины никем, кроме тебя не тронутой. Только твоей. И, вот, получивший именно такую, чистую, нетронутую, любимую, вдруг оробел. Анна, постаралась справиться с внезапно охватившей ее обидой и гневом, не лучшими чувствами перед инициацией, так можно и черной ведьмой стать! Присела перед небольшим зеркальцем, принесенным в баню заботливой Гашкой, И, что бы успокоиться, стала аккуратно снимать с себя ожерелья и серьги. Отстегнула богатый ворот, стала снимать кику, и запуталась в крепящих ее заколках.

— Подожди, не рви волосы, помогу, — отмер Михаил, говоря каким-то не своим хриплым голосом. Подошел, и стал аккуратно выпутывать шпильку из густых прядей. От прикосновения к мягким, густым волосам жены его начала бить дрожь. Хотелось подхватить на руки, швырнуть на ложе и целовать, целовать, пока пощады не запросит, не сдастся. Но нельзя. Нельзя пугать и так испуганную, никем не целованную девушку. Надо медленно, спокойно, подвести ее к принятию его, как мужа.

От прикосновений умелых пальцев Михаила к ее волосам, Анну охватило какое-то странное томление и нега. Нет, нельзя расслабляться. Надо прояснить все между ними сразу, что бы не копить обиды в себе всю оставшуюся жизнь. Она решилась.

— Скажи, Михаил, — спокойно спросила она, сдерживая готовые пролиться слезы — ты согласился на эту поспешную свадьбу только, что бы инициировать меня, и спасти будущего царя? Я сама тебе безразлична? Так давай, покончим с моим девичеством быстро и без лишних слов. Если у тебя ко мне нет влечения плотского, то у бабушки есть в запасе афродизиаки. Выпьешь, и порядок, раз я тебя совсем не привлекаю.

Мише, после этих слов показалось, что на него вылили ушат холодной родниковой воды. Он понял, что его нерешительность в глазах этой неопытной девочки, явно представляющей первую брачную ночь по рассказам вышедших замуж подружек и запрещенных девицам, да и юношам тоже, романов, тайно читанных ночью, потихоньку от родных. Вот к чему приводит знание франкского! Сам читывал привезенные из неметчины, зачитанные до дыр книжки, за чтение которых, если застанут, одними розгами не отделаешься! Папаша с матушкиного благословления мог и плеткой отходить! Значит, по ее мнению, он должен был накинуться на нее, бросить на кровать, разорвать изукрашенный сарафан, и взять ее, невзирая на крики и слезы! А его робость, боязнь испугать, желание, что бы их близость была бы в радость и ей тоже, и, даже некоторое благоговение, было воспринято, как равнодушие, и даже неприязнь! Хватит мяться. Надо сделать так, то бы она забыла девичий стыд, и сама умоляла взять ее. Ну и что, что нетронута! Бабы все одинаково устроены! И с преградой в естестве, и уже без! Действовать надо! Он осторожно достал из волос все шпильки, снял кику, расплел косы, и зарылся лицом в густые волосы.

— Что ты себе надумала, люба моя! Берегу я тебя, больно же будет, в первый раз, боюсь, испугаешься, и неприятна потом наша близость тебе будет, терпеть будешь, как долг невыносимый. Не хочу этого! Хочу, то бы ты меня в постели нашей ждала, не как обузу докучливую, к семейной жизни прилагающуюся, а как мужа любимого, желанного. Но, раз тебя мои колебания неприятны, то тогда покажу тебе, как влюбленные соединяться должны!

Он раздвинул тяжелые пряди золотых волос, припал губами к нежной коже шеи. Умелые пальцы в то же время проворно расстегивали пуговицы сарафана. До конца не расстегнул, просто стянул одеяние с тонких девичьих плеч, и позволил ему упасть на пол, когда он резко поднял жену, развернул к себе и впился в ее розовые губки жадным, требовательным поцелуем. Анна всхлипнула и обмякла в его руках, но через несколько секунд попробовала отвечать. Робко, неумело, но отвечать. Тогда он бережно отнес ее на ложе, и стал освобождать от рубашки, осторожно, что бы не повредить драгоценный узор, вышитый ее ручками. Попутно освобождаясь и от своей одежды. Через несколько минут все было кончено. Короткий вскрик Анны, невесть откуда прогремевший гром среди ясного ночного неба, и со всех сторон в баньку потекла сила, осветив ее неземным сиянием. И тут же в импровизированную спальню без предупреждения ворвалась Аглая.

— Прикройся, молодой! — крикнула она ошеломленному Михаилу, швыряя ему бог весь, как оказавшееся на полу покрывало, схватила внучку за руку и зашептала какие-то заклинания.

— «Передает дар»!