Сквозь шторм - Беверли Дженкинс

— Пригласи его.

Доброе сердце преподобного Джосайи Пипа было таким же большим, как и его массивное тело. Родившийся в Виргинии в семье рабовладельцев, он отказался от такого образа жизни и теперь посвятил себя церкви и помощи беженцам. Он вошел, неся на своем огромном плече большой ящик.

— Добрый день, майор.

— Добрый день, преподобный. Чем я могу вам помочь?

— Если вы сможете помешать этим глупцам присылать нам бесполезные товары, я внесу ваше имя в свое завещание.

Он сбросил ящик на землю. Он раскрылся, и молотки высыпались на пол.

— На этот раз нам прислали вот это, майор. В прошлом месяце это были конские уздечки.

Рэймонд устало вздохнул. Молотки и конские уздечки, конечно, были полезны, но под ними нельзя было ни спать, ни кормить голодных детей.

— Скажите своим генералам, что нам нужны одеяла и еда, — потребовал Пип, выходя из кабинета.

Рэймонд посмотрел на Андре.

— Кто-нибудь еще?

Андре покачал головой.

— Хорошо.

После ухода Андре Рэймонд посмотрел на молотки в ящике. Он столкнулся с дилеммой, которую разделяли начальники контрабандных лагерей по всему Югу — слишком много людей и недостаточно припасов. В то время как некоторые из ранее созданных лагерей были закрыты, а беженцы переселены на конфискованные земли, количество конфискованных и сбежавших рабов во многих лагерях достигло критического уровня. Если в 1861 году в окрестностях Вашингтона проживало всего четыреста человек, то год спустя их стало десять тысяч; еще три тысячи были размещены лагерем на другом берегу реки, в Александрии. Условия варьировались от сносных до ужасных. Такие болезни, как дифтерия, брюшной тиф и корь, нашли благодатную почву среди слабых и голодающих. Благотворительные организации, которыми руководили как чернокожие, так и белые, начали собирать деньги и раздавать одежду, одеяла и другие товары, но их всегда не хватало. Как политики планировали поступить с массами бывших рабов, когда и, если война закончится, не было ясно, но масштабы проблемы увеличивались с каждым днем, и Рэймонд не думал, что она разрешится сама собой.

Он потер усталые глаза. Прошлой ночью он не спал, но его работе было все равно. С каждым днем гора бумажной работы и проблем становилась все больше, а очереди контрабандистов — все длиннее. Многие следовали за Шерманом и его людьми в течение нескольких месяцев и, вероятно, продолжат это делать до окончания войны, но число прибывающих было беспрецедентным.

Он подошел к окну и выглянул наружу. Внизу стояли беженцы, выстроившиеся в очередь для оформления. Они прибывали двадцать четыре часа в сутки с момента падения Атланты. Там были мужчины, женщины, бабушки и дедушки с младенцами. Среди них были сироты, вдовы и женщины с сомнительной репутацией. Некоторых привезли войска и канонерские лодки, другие просто пришли пешком. Для рабов по всему Югу войска мистера Линкольна означали свободу, и, вопреки скептикам в прессе и Вашингтоне, Рэймонд знал, что большинство вольноотпущенников более чем способны успешно управлять своей жизнью — если им предоставить для этого средства и возможность.

Из своего собственного опыта работы здесь он знал, что большинство контрабандистов горели желанием работать. Их нанимали в армию в качестве водителей грузовиков, строителей и землеройщиков; некоторые даже решили надеть форму Союза и присоединиться к одному из черных полков, чтобы помочь выиграть войну. Каждый беженец в лагере пришел за свободой. Рэймонд разделял их гордость, но он был человеком действия и приключений. Он не горел желанием проводить свои дни, заполняя бумаги и преодолевая сложную армейскую бюрократию.

Здесь также проходили набор черные и белые солдаты. Многие из освобожденных предпочли носить форму Союза, но других армейское командование заставляло вступать в борьбу. Их тренировали, обучали тактике, а затем отправляли на войну. Поскольку рабовладельцы запрещали чернокожим обращаться с огнестрельным оружием, большинство солдат-вольноотпущенников были безнадежны в стрельбе. Они ничего не знали о прицелах и спусковых крючках, а также о разнице между шестнадцатизарядным «Генри» и мушкетом. Некоторые командиры были терпимы и терпеливы настолько, насколько это возможно для мужчин, знающих, что их новобранцев в любой момент могут бросить в бой. Другие офицеры, у которых не было терпения и еще меньше опыта, пытались привести новобранцев в форму с помощью издевательств и оскорблений. Когда их солдаты оказывались неподготовленными к бою, офицеры винили в этом новых чернокожих солдат, а не свою собственную некомпетентность. Предвзятость и некомпетентность, как правило, злили Рэймонда, поэтому он старался держаться как можно дальше от полигона, когда там находились такие командиры.

В последнее время у него не было особых проблем с предрассудками, хотя это было не всегда так. Многие белые солдаты ясно дали понять, что сражаются за Союз и четырнадцать долларов в день, а не за освобождение рабов. Рэймонду не нравилось такое отношение, но он терпел его до тех пор, пока люди не проявляли неуважения в его присутствии, не отменяли его приказы и не отказывались их выполнять. Тех, кто отказывался, ставили на место, независимо от их ранга. Рэймонд был майором армии США, возможно, единственным чернокожим майором за пределами штата Луизиана. Его дед и другие члены национальной гвардии Луизианы, или Африканского корпуса, как они любили себя называть, спасли Эндрю Джексона при Чалметте во время войны 1812 года. Будучи всю свою жизнь свободным и хорошо образованным, Рэймонд не обладал таким характером, чтобы спокойно переносить подколы и придирки белых солдат, которые не могли даже прочесть свои собственные имена.

Сэйбл работала от рассвета до заката, стирая одежду солдат, контрабандистов и ярко накрашенных шлюх, которые зарабатывали себе на жизнь, сопровождая солдат от лагеря к лагерю. Это была изнурительная работа. Несмотря на то, что сентябрь близился к концу, дни все еще были достаточно жаркими, чтобы стояние над кипящим чаном, наполненным щелоком, водой и бельем для стирки, казалось путешествием в ад. В первую ночь ее руки так сильно болели от напряжения, вызванного поднятием мокрого белья, что она едва могла двигать ими, чтобы поесть. На следующее утро у нее все так затекло, что она едва могла пошевелиться. Ее руки покраснели и потрескались от грубого мыла, и она знала, что дальше будет только хуже, но не жаловалась; впервые в жизни она зарабатывала себе на жизнь. Ее успех в этом новом, свободном мире зависел от ее собственных рук, покрасневших от щелока. Она обещала Араминте, что не растратит свою свободу, и намеревалась сдержать это обещание. Жертвы, принесенные Мати и Старыми королевами, также много значили для Сэйбл, и она не могла придумать лучшего способа почтить их память,