Венчание - Галина Дмитриевна Гончарова

Равновесие такое, женщина с кем угодно может в постель лечь, да не с каждым мужчиной тому порадуется. А мужчины хоть и получают свое каждый раз, да вот не с каждой женщиной смогут они в кровать лечь! Ох, не с каждой!

Притирания боярыне надобны, которые молодость возвращают. А еще — зелья дурманные. Выбирает-то она себе парней молодых, эти на все способны, а вот чтобы в постель со старухой лечь… тут им немного голову и затуманивает, опосля таких зелий и корова за королеву покажется.

— Так чего тебе дать? Зелья дурманного?

— Приворотного, да и побольше! Евочка!

Ведьме только вздохнуть и оставалось.

— Зелье я дам тебе, то не беда. А только… кого ты приворожить-то задумала?

— Андрея. Ветлицкого.

Застонала Ева сквозь зубы стиснутые. Ну… свекровушка! Ну, головушка… ты бы еще кого себе нашла, помоложе!

Андрюха, боярина Ветлицкого младший сын, двадцати двух лет от роду, красавец писаный, кудри золотые, глаза голубые, хоть ты его в красный угол ставь, да любуйся всласть!

— Заподозрят неладное!

— Хочу, чтоб моим он был!

Еве со свекровкой не с руки было ссориться, а все ж отговорить она ее попробовала. Куда там! Уперлась боярыня Степанида, не своротишь!

А только и Ева о смерти прабабки своей не раз слышала, и ладно б одной прабабки! Инес хорошо рассказывала, что с ведьмами монахи-то делают!

По-своему решила Ева.

— Зелье я дам тебе. Но подливать его раз в десять дней надобно будет, поняла?

— А…

— Когда за полгода любовь ваша не остынет, о чем сильнее подумаю. А покамест спасибо скажи за то, что делаю!

— С-спасибо!

Шипела свекровушка, что змея в кустах, да Еву таким не проймешь, она и сама шипеть горазда.

— Пош-шалуйс-ста.

Поняла боярыня Степанида, что не выпросит большего, вздохнула горестно.

— А через полгода — обещаешь?

— Слово даю. Когда и правда он тебе надобен, сварю я тебе зелье сильное, просто нет у меня сейчас омелы сильной, да и заманихи чуть осталось. Вот, в июне соберу омелу, тогда и…

Это боярыня Степанида понимала, покивала даже.

— Хорошо, Евушка. Только не забудь обо мне, лапушка!*

*- по одному из преданий омелу собирают на день святого Иоанна — 24 июня. Прим. авт.

— Не забуду, матушка Степанида. Никак не забуду.

— Благодарствую, доченька.

Ушла боярыня, и зелье унесла…

Ева ее проводила, дверью шарахнула раздраженно. Доченька! Слово царапнуло, разозлило неприятно, пора, пора бы уж самой ей ребеночком мужа порадовать! Ан… ждать приходится ради интриг теткиных! Ежели не закончит она их в этом году, Ева с ней серьезно говорить будет.

Пора ей наследницу рОдить, чтобы Книгу в свой срок передать!

Пора.

* * *

— Едут, государь! Мощи едут!

Борис, который уж и думать обо всем забыл, на патриарха покосился недоуменно.

— Мощи, Владыка?

— Мощи Святого Сааввы! Истерман их купил, да и нам отослал, по случаю! Есть же польза от иноземца, мы бы вовек не сторговались, да и грех это великий…

Устя язычок прикусила, чтобы не съязвить. Значит, мощами торговать — грех великий, а когда их для тебя кто другой купит, так и ничего страшного, можно так? Ой как интересно-то!

Промолчала.

Борис заместо нее спросил.

— Макарий, так что далее? В какой монастырь ты их определить желаешь? В который храм?

Владыка задумался.

— Государь, я так думал, хорошо бы, когда сначала они в столице остались. Ненадолго хоть, чтобы приложились все желающие. Святой ведь… может, и ты снизойдешь?

Борис отказываться не стал.

— Хорошо же. Готовь встречу, Макарий, а мы уж, с супругой, как положено, помолимся… верно, Устёна?

Устинья глаза долу опустила.

— Как ты скажешь, государь, так и дОлжно быть.

Патриарх с одобрением покосился.

Покамест царицу оценивал он положительно. И скромна, и тиха, и скандала никто не видел от нее. Разве что боярыню Пронскую, Степаниду, к себе вызвала, да поговорила жестко, ну так той и на пользу пошло. Все орать меньше стала баба вздорная, а то ведь не затыкалась ни на час, чувствовала безнаказанность свою. А сейчас присмирела… надолго ли?

Бог весть.

Понимал Макарий, что сейчас на бабской половине палат передел власти происходит, такой же жестокий, как война, но вмешиваться не собирался. И Любава родня ему, и за Устинью Борис вступится, Макарию все одно несладко будет. Лучше подождет он в сторонке, покамест победитель определится.

И так уж Любава шипела, просила Устинью придержать, да куда там!

— На тебя, государыня, теперь весь народ смотрит. Помни о том, будь кроткой и благочестивой, пример подавай честным женам и дочерям.

— Благослови, Владыка.

Макарий и благословил. И еще раз порадовался.

Марина-то и слушать не стала бы его лишний раз. Рявкнула, фыркнула бы, своими делами занялась. И поди, тронь ее! Царица, как-никак.

А эта покорна и благочестива, тиха и спокойна, по терему ходит, глаза долу, разве что супруга надолго не оставляет, ну и то понятно — молодожены.

— Когда мощи ждать?

— Дней через десять, Владыка.

— Распорядись все подготовить, Макарий. Сначала мы с супругой посмотрим, и ты, спокойно, мало ли, что там иноземцы утворить могли, не было б прилюдного конфуза. Потом и на площади те мощи выставим.

Макарий бороду огладил, кивнул.

— Мудр ты, государь. И то, что там иноземцы понимают в истинном благочестии… тьфу у них, а не вера! И клирики их в Роме, говорят, погаными делами занимаются. Так и сделаем, спервоначала в палаты твои все доставим, потом уж на площадь выставим.

— Вот и ладно, Макарий.

Владыка на государя посмотрел, да и откланялся. Чего ему молодых смущать? Видно же, хорошо им друг с другом, тепло, уютно… пойти, помолиться, что ли? Чтобы и деток их успел он окрестить…

* * *

Не было б этого разговора, да подслушала Устинья двух девок-чернавок, которые орешки щелкали, болтали весело.

— … опять белья недостача, а Степанида ходит, как и ничего.

— А что ей, когда царица Любава ей все простит, хоть ты горстями воруй? Хоть белье, хоть подсвечники, как в том году…

— Да, Любава. Хоть и женился государь наново, на Устинье Алексеевне, а все одно не поменялось ничего.

— А что Устинья? Думаешь, даст ей эта гадюка хоть что сделать? Да никогда!

— Ты про царицу-то поосторожнее, сама