Жаркий приказ босса - Саша Девятова

с ним рядом до стеклянных дверей нашего корпуса. Ночные фонари отбрасывают длинные тени, и в этом мерцающем свете профиль Павла Семёновича кажется особенно резким, таким мужественным, излучающим решительность и силу.

— Спасибо за... сопровождение, — говорю я, специально выбирая это официальное слово, непонятные странные метания внутри не дают мне посмотреть шефу в глаза. — Дальше я сама дойду.

Он задерживает взгляд на моём лице дольше, чем нужно.

— Вы уверены?

— Абсолютно, — быстрее, быстрее бы скрыться и стереть из памяти этот сканирующий взгляд.

Павел Семёнович хмыкает — короткий, сухой звук, в котором я слышу и понимание, и какую-то странную усмешку.

— Тогда до встречи в номере, Виктория. Я постараюсь войти тихо, чтобы вас не разбудить.

Он прощается, поворачивается ко мне спиной и уходит по каменной дорожке, ведущей к морю. Как хорошо, что сейчас он не стал проявлять настойчивость, что поступил как мужчина, сказал — сделал, больше всего я боялась, что он будет снова пробовать уговорить прогуляться с ним, но этого не случилось.

Поднимаюсь на лифте на наш этаж, захожу в номер и прислоняюсь к двери спиной, чувствуя, как бешено колотится сердце. И ведь это не его вина, это реакция моего тела, дурацкая, неожиданная и изводящая своей настойчивостью.

Ванная кажется единственным спасением. Я включаю воду почти на максимум, чтобы шум воды из крана заглушил мои глупые мысли. Но они всё равно слишком настойчиво лезут в голову: вот его рука на моей талии — твёрдая, уверенная; вот он посмотрел на меня, когда Михаил попытался пригласить на танец и ещё этот чёртов момент, когда наше дыхание синхронизировалось.

Я с силой натираю кожу гелем для душа, но воспоминания не смываются. Горячая вода обжигает плечи, а я всё вижу его глаза — тёмные, изучающие, которые, кажется, прожигают меня насквозь.

«Ненавижу его», — мысленно шиплю я, сжимая кулаки.

Но это ложь.

Я ненавижу себя за то, как отреагировало моё тело на этот танец. За то, что до сих пор чувствую, где лежала его ладонь. За эту странную смесь злости и... чего-то ещё, от чего становится жарко.

Вытираясь полотенцем, я ловлю себя на том, что снова представляю Демидова — но теперь уже без одежды, с каплями воды на груди. Почему я думаю об этом, я же не такая. Бли-и-ин.

Швыряю мокрое полотенце со злостью на пол. Запотевшее от пара зеркало в ванной скрывает моё отражение. Как хорошо. Потому что сейчас я вообще не готова увидеть правду, даже в собственных глазах.

Вместо пижамы надеваю на себя длинную пляжную тунику, она слишком тонкая и слегка просвечивается, но это лучше, чем спать голышом в одной комнате с мужчиной. Выхожу из ванной, снимаю покрывало с огромной двуспальной кровати и с громким вздохом сожаления ложусь с края, закутываясь в одеяло.

Сдержит он обещание? Надеюсь. Очень не хотелось бы, чтобы его тело лежало рядом с моим на матрасе. Я даже в его отсутствие чувствую себя не слишком комфортно, что же будет, если его естественное тепло будет врываться в моё пространство. Нет, лучше об этом вообще не думать, пусть идёт как идёт, буду решать проблемы по мере наступления.

Заставляю себя закрыть глаза и дышать ровно, получается. Постепенно сознание уходит в сон, и я отключаюсь от реальности, хорошо, что так, пусть лучше я буду спать и не увижу, как он вернётся в номер.

Ночью я сплю крепко, возможно, усталость после перелёта, плюс нервное напряжение, просыпаюсь утром от резкого звонка будильника. На тумбочке стоит стакан свежевыжатого сока — апельсинового, моего любимого. Рядом записка:

«Конференция в 9:00. Не опаздывайте».

Ни подписи, ни лишних слов.

Я сжимаю записку в кулаке, чувствуя, как во рту появляется странный привкус — что-то между разочарованием и облегчением.

«Именно так и должно быть», — напоминаю я себе. «Он шеф. Я сотрудник. Всё остальное — просто иллюзия».

Но когда я надеваю строгое серое платье, то замечаю, что специально выбираю бельё, которое... нет, лучше не думать об этом.

Конференция. Работа. Профессионализм.

Только это имеет значение.

Только это.

глава 18

Павел Семёнович

Сижу в конференц-зале, стараясь думать о делах и возможностях своей фирмы, но мысли, чтобы я ни делал, упрямо возвращаются к моему молодому и весьма привлекательному бухгалтеру Виктории. Танец с ней меня вчера не слабо завёл, дико хотелось продолжения, но эта девочка, такая колючка, что чтобы подобраться к ней ближе, мне придётся пройти не один круг ада.

Один взгляд чего стоит, вроде подпускает, щёки горят, губы маняще мелькают перед глазами, а потом, как полоснёт ледяным взглядом, словно ведро холодной воды вылили. Как её приручать?

Нахрапом не получится, это я уже понял. Все мои приказы она воспринимает совсем не так, как бы мне хотелось. Упрямится, задирает свой нос, делает вид, что ей абсолютно на меня всё равно. Но это не так.

Точно знаю, что не так, когда держал её в руках во время танца, положил палец на запястье, а там пульс такую чечётку выбивал, не догонишь. Да и жар на её щеках не просто так, тоже ко мне неровно дышит, только вот признается ли? Нет. Такая не признается. Неужели придётся галантность подключать, все женщины её любят, стопроцентно не устоит.

Матовая стеклянная дверь зала открывается, и на пороге появляется моя помощница на этом саммите. В тёмно-сером платье по фигуре, с высоко заколотым хвостом на затылке, взять бы его, намотать на кулак и к себе прижать в принудительном порядке. Было бы классно.

— Виктория, я здесь!

Мой голос звучит слишком уверенно, почти властно. Она вздрагивает, словно пойманная на чём-то запретном, и я наслаждаюсь этой секундой слабости. Но уже через мгновение — снова броня. Губы сжаты, взгляд устремлён куда-то за моё плечо, будто я пустое место.

Ну нет, милая, так не пойдёт.

— Павел Семёнович, я не нашла в номере документы, они у вас?

Голос ровный, но пальцы слегка дрожат. Она нервничает.

— Да, Виктория, не переживайте, папка у меня.

Я протягиваю ей конверт, нарочно замедляю движение, чтобы наши пальцы соприкоснулись. Она снова вспыхивает, как спичка, и я едва сдерживаю ухмылку.

— Спасибо, — бросает она и тут же отводит глаза, будто боится, что я прочту в них что-то лишнее.

— Не за что, — отвечаю я, намеренно снижая голос до бархатного тона, который раньше сводил с ума не одну