По регламенту – враги - Майя Фабер

И все внутри меня сжалось.

Я медленно подошла ближе. Осторожно, словно любое резкое движение могло разрушить этот хрупкий момент, присела на край скамейки. Не касалась куртки — только смотрела. Чувствовала ее тепло. Его тепло.

Он не оставил записки. Не написал ни единой строчки. Не позвал меня с собой, не задал ни одного прощального вопроса.

Но он оставил это: свой запах, свое тепло, свою близость.

Жест, в который Кел вложил все, что нельзя было проговорить. Все, что жгло под кожей, но не могло прозвучать вслух. Все, что между нами случилось — без слов, без договоров, без названия.

Я не заплакала. Не позволила себе дрожать, хотя каждая клетка тела просила об этом. Не сжала куртку в руках, не прижалась к ней лбом, не впитала в себя его след, как хотелось.

Просто сидела. Смотрела прямо перед собой — в стену света и ветра, в разлитое утро, в это невозможное спокойствие. И молча дышала.

Он был здесь. Он оставил мне часть себя. И пусть даже он не назвал это чувством — я знала. Знала, что он не просто ушел. Что это еще не конец. Что это его способ остаться.

Я медленно, почти незаметно улыбнулась. Не широко и не с радостью, но по-настоящему. Как улыбаются тем, кого не нужно удерживать. Потому что они все равно рядом.

Кел не сказал про нас ни слова, но кое-что оставил, и в этом было больше, чем признание. Больше, чем прощание. Больше, чем все, что я могла бы услышать.

Глава 21

Прошла неделя.

Мир вокруг начал медленно приходить в движение, будто оживающая после пожара земля, в которой под слоем золы еще тлеют угли.

Нам удалось удержать хрупкий мир. Переговоры с людьми продолжались. Все, что было разрушено, начали восстанавливать, но каждый шаг давался с усилием, словно люди боялись разворошить пепел и снова увидеть пламя.

Официальные сводки твердили: «Все под контролем». Но контроль — это лишь иллюзия порядка, натянутая на хаос.

Отчеты писались, версии выдвигались, обвинения звучали — но все они были пустыми, как гильзы после выстрела. Одни шептали о внешних врагах, другие — о внутренних предателях. Но никто не называл имен. Никто не смотрел в глаза. Никто не хотел правды — потому что правда означала признание, что система дала сбой. Что враг мог быть среди своих.

Формально я вернулась к работе.

Те же коридоры, те же лица, те же бесконечные инструкции. Но что-то изменилось. Все говорили тише, двигались осторожнее, словно боялись спугнуть хрупкое равновесие. На совещаниях больше не перебивали, не шутили, не спорили с прежней горячностью. Вместо этого — взгляды, скользящие по стенам, пальцы, нервно постукивающие по столам, паузы, затягивающиеся на секунды дольше, чем нужно. Все ждали. Но чего? Второго удара? Или просто — конца?

Ра’шель почти не покидала своих покоев.

Когда мы встречались, ее взгляд задерживался на мне дольше, чем требовала формальность. Она изучала меня — не как командующий, не как мать, а как та, кто видит трещину и пытается угадать, выдержит ли стекло еще один удар. Но она ничего не спрашивала. А я — ничего не говорила.

О Келе не вспоминали.

Ни в докладах, ни в разговорах, ни даже в случайных обрывках фраз. Его имя стерли, как стирают следы на песке перед приливом. Будто его не существовало. Будто все, что он сделал — все, что мы сделали — растворилось в официальных формулировках и отчетах. Но я помнила каждый взгляд, каждое слово и каждое прикосновение.

Иногда я ловила себя на том, что замираю, услышав шаги в коридоре — даже зная, что это просто патруль. Иногда стояла у окна, всматриваясь в ворота, будто за ними должен был появиться силуэт, который я узнала бы из тысячи. Иногда открывала шкаф и касалась ткани его куртки — все еще хранящей отголоски его присутствия.

Мне хватало этого. Пока хватало.

На девятый день, когда резиденция окончательно превратилась в склеп затаенных взглядов и недоговоренных фраз, когда даже воздух казался густым от невысказанного, а стены давили молчанием — пришло сообщение.

Оно возникло внезапно, без предупреждения, без привычного тревожного сигнала системы, будто материализовалось из самой пустоты, из той тишины, что скопилась между строк всех официальных сводок. Ни адресата, ни подписи — только холодные цифры координат, метка времени и одна-единственная строка, обманчиво простая:

«Здесь будет безопасно».

Я не ответила. Не потому что колебалась — потому что между нами не требовалось слов.

Но я почувствовала, как что-то внутри сдвинулось, будто тяжелый механизм, застывший намертво, наконец дрогнул и начал медленно, неумолимо поворачиваться.

Это был он. Конечно, он.

Только Кел мог появиться так — без оправданий, без лишних объяснений, без попыток что-то доказать. Просто констатация: здесь будет безопасно. Как если бы он протянул руку через тьму и сказал: «Я жду».

Я сидела неподвижно, глядя на экран, пока буквы не начали расплываться перед глазами, а текст не превратился в абстрактный узор, лишенный смысла, но от этого еще более важный.

И тогда я поняла, что пойду.

Даже если за каждым углом будет поджидать опасность, даже если каждый шаг по улицам станет испытанием, даже если в конце меня ждет не Кел, а пустота — я все равно пойду.

Потому что координаты уже выжжены в памяти.

Потому что я знаю — когда приду, он будет стоять там, в тени, и его глаза скажут все, что не уместилось в этом коротком сообщении.

И в них будет правда. Настоящая. Та, ради которой стоит идти.

Глава 22

Кел ждал у старого терминала связи — там, где город заканчивался и начиналось ничейное пространство. Там, где бетонные стены складов теряли свою геометрическую строгость, превращаясь в хаотичные нагромождения, а редкие фонари освещали лишь пыль и трещины в асфальте. Место, куда никто не заходил просто так. Место, где можно было исчезнуть.

Я увидела его сразу — силуэт в тени, неподвижный, как часть пейзажа. Капюшон, опущенный на глаза, прямая спина, это знакомое, выжидающее молчание. Узнала бы его из тысячи. Узнала бы даже с закрытыми глазами — по ритму дыхания, по особой тишине, что всегда окружала его, будто он носил с собой собственный островок безмолвия.

Шаги мои замедлились, стали неуверенными, но не остановились.

—