Блаженство греха - Энн Стюарт

Дым рассеялся, растаял в ночной тьме и не дал ответа. Бобби Рей выругался, погасил сигарету. Придется ждать знака, а он не любил ждать.

Быть может, она знает ответ. Она может направить его. Он оттолкнулся от оштукатуренной стены и направился к западному крылу реабилитационного центра, зная, что найдет ее там.

Люк ждал, пока Рэчел откроет глаза. Вот она нахмурилась, силясь сфокусировать взгляд, пытаясь вспомнить, где она и как сюда попала.

Было бы интересно, если б она вспомнила, что было потом, про себя усмехнулся Люк, сидя со скрещенными ногами и наблюдая за ней. Она уже и без того ненавидит его с убийственной страстью, а если вспомнит, что он делал с ее неугомонным, отзывчивым телом, ее ярости не будет предела.

Рэчел повернула голову, и глаза ее сузились, сфокусировавшись на нем. Он был наполовину в тени, но она не спутала б его ни с кем другим. Неожиданным нервным жестом девушка прижала руку к груди, но туника была аккуратно застегнута и надежно прикрывала тело.

— Что я здесь делаю? — спросила она все еще скрипучим голосом.

— Исцеляетесь.

— Чушь.

— Пару часов назад горло у вас так болело, что вы не могли говорить. Синяки не заживают так быстро без специальной помощи.

— Чушь, — повторила она.

— Интересно, нельзя ли обратить процесс вспять, — пробормотал он себе под нос. — Думаю, немая вы нравились мне больше.

— Не сомневаюсь. — Она осторожно повернулась на бок, и он понял, что двигаться ей еще больно. — Вам нравится, чтобы все ваши женщины были бессловесны и послушны.

— Все мои женщины? Значит, вы одна из моих женщин? — мягко поддел он.

Тут она села, поморщившись от боли.

— Я думала, вы дали обет безбрачия.

Он наблюдал за ней, размышляя, как лучше обращаться со столь неугомонной гостьей. Его небрежные поддевки и язвительные насмешки выводили ее из себя. Услышали бы другие, то-то удивились бы поведению своего мессии.

Но он устал быть святым. И ему нравилось наблюдать, как она подпрыгивает от каждого его укола.

Кроме того, отведав запретного плода ее тела, он только разбудил дремавший аппетит. Теперь уже морального и духовного совращения, как в случае с остальными, будет мало. От Рэчел ему нужна полная капитуляция, на меньшее он не согласен.

— Вы ведь на самом деле не верите в это, правда? — спросил Люк.

Она удивленно вытаращилась.

— Так вы признаетесь? Признаетесь, что вы вовсе не святой, каким вас все здесь считают?

— Никто не святой, особенно те, кого таковыми считают. А что вы думаете?

— Я думаю, что вы мошенник-виртуоз, который охотится на неврастеников и пожирает их. Думаю, вы соблазнили мою мать, убедили ее оставить все деньги вам, а потом… — Что-то удержало ее, не дало закончить.

— А потом? — подтолкнул он. — Что я сделал потом? Распорядился убить вашу мать?

— Это так?

Он рассмеялся, прекрасно зная, что разозлит ее.

— У вас чертовки богатое воображение.

— Я думала, «Фонд Бытия» не одобряют сквернословие, — парировала она.

— На меня правила не распространяются.

— Так как?

— Что как? Соблазнил ли я вашу мать? Вы, должно быть, не очень хорошо знали Стеллу, если думаете, что ее требовалось соблазнять. Один из пунктов терапии заключался в осознании изъянов характера, и сексуальная ненасытность была одним из главных ее недостатков. Стелла не относилась к тем женщинам, которые ждут, чтобы мужчина сделал первый шаг.

— Значит, она соблазнила вас?

— Почему вы так озабочены моей сексуальной жизнью? — мягко поинтересовался он. — Разве у вас нет своей собственной, которая бы занимала вас?

— Мы говорим не обо мне, — отрезала она. — Мы говорим о ваших грехах.

— Пункт, в котором мы с вами не сходимся, помните?

— Будете отрицать, что вы мошенник?

— Я ничего не буду отрицать.

— Включая и то, что обманом выманили деньги у моей матери?

— Ваша мать умерла, Рэчел. Там, куда она ушла, деньги ей не нужны.

— Значит, вы обманом лишили меня ее денег! — Она встала на колени, придвинулась. Все, что ему оставалось, это сидеть с вытянутыми ногами и заманивать ее ближе. Детская игра. Она нравилась ему такой, энергичной, разъяренной. Хотелось бы попробовать на вкус ее гневный ротик, когда она будет сопротивляться. А она будет сопротивляться, в этом Люк не сомневался. Но рано или поздно капитулирует, и оттого победа будет только слаще.

— А почему вы считаете, что заслужили их? — парировал он. — Вы не могли быть очень близки. Она никогда не говорила о вас. Полагаю, если б между вами была какая-то привязанность, она бы, по крайней мере, звала вас на смертном одре.

— Хотите сказать, что не звала?

Он услышал боль в ее голосе. Люк научился успокаивать боль, исцелять ее с помощью лжи, наполовину лжи и даже, время от времени, с помощью правды. Исцеление ее боли не дало бы ничего. Новая же боль вывела бы из равновесия и сделала более уязвимой. Уязвимой для него.

— Ни единым словом. Должно быть, вы очень сильно разочаровали ее в этой жизни.

На секунду ему показалось, что он зашел слишком далеко. Он ведь прекрасно знал Стеллу Коннери. Знал о глубоком, укоренившемся эгоизме, который правил ее жизнью, и нисколько не сомневался, что если в этой маленькой семье кто-то и чувствовал себя покинутым, так лишь она, разгневанная молодая женщина, смотревшая на него сейчас с болью и неприязнью.

Он видел, что ее буквально колотит от ярости. Но уже в следующее мгновение Рэчел, оставаясь на коленях, рванулась вперед и в слепом бешенстве схватила его за тунику.

— Как вы смеете судить об этом? Вы ничего не знаете ни обо мне, ни о моей матери. Вы признались, что она никогда не говорила обо мне. А с чего вы взяли, что это из-за моих недостатков, а не из-за ее собственных? Разве она показалась вам хорошей матерью? Нежной, любящей, которой заслуживает каждый ребенок? А? — Она дернула Люка, и он не сопротивлялся, взирая на нее из-под полуопущенных век, восхищенный ее страстью и внезапным бесстрашием.

Он накрыл ее руки своими, и они полностью скрылись под его широкими ладонями. Она вдруг запаниковала и разжала пальцы. Но он не отпускал, и ее маленькие кулачки бились в его руках, как пойманные в силки птахи.

— Пустите меня, — прошипела она.

— А вы отпустите Стеллу. Она ушла. Она не могла быть вам матерью, и никакие в мире деньги этого не изменят.

— Это начало, — запальчиво бросила она. Ее гневный ротик был близко, так неотразимо близко. Да, такой она, определенно, нравилась ему больше. Хотелось попробовать ее ярость на вкус.