Нож Равальяка - Жюльетта Бенцони

Лоренца была единственной, с кем королева никогда не заговаривала, но сама Лоренца иногда вела беседы с другими придворными дамами, в том числе и с королевской любимицей Леонорой Кончини, которую все называли Галигаи по ее прежней фамилии. Еще Лоренца развлекалась, разглядывая фрейлин: все они были одеты в серебристые или золотистые платья одного фасона, на макушке у них были одинаковые банты, и скучали они тоже одинаково.

Затем, следуя установленному распорядку, королева отправлялась к себе в кабинет и давала утренние аудиенции. После чего все отправлялись слушать мессу в собор Сен-Жермен-Л'Осеруа, после чего королевская чета обедала в окружении придворных под звуки музыки. Потом... Если только король с королевой не были в ссоре. А такое случалось все чаще и чаще.

Прошла неделя, и Лоренца почувствовала, что вот-вот задохнется, что она больше не выдержит такой ужасной бессмысленной жизни!

— Не думаю, что я долго задержусь при дворе, — призналась она герцогине Диане, вернувшись вечером в Ангулемский дворец.

— Неужели королева хочет от вас избавиться? — поинтересовалась герцогиня.

С тех пор, как король воспылал страстью к ее племяннице, герцогиня стала нежеланной гостьей при дворе Ее Величества и не бывала там.

— Нет, дело вовсе не в этом. Королева меня просто не замечает, будто я стала прозрачной или обратилась в невидимку. К тому же она пребывает в прекраснейшем расположении духа. В ее покоях только и разговоров что о коронации, что ни день, только о ней и судачат. Ее Величество часами сидит с поставщиками, а они поют ей дифирамбы и расхваливают на все лады. А вот король очень мрачен.

— Его можно понять. Думаю, он локти себе кусает, что дал согласие на коронацию. Не говоря уж о том, в какую сумму эта церемония обойдется казне! Так вы сказали, что с вами никто не разговаривает?

— Изредка лишь некоторые дамы, среди них и мадемуазель дю Тийе, но она говорит со мной таким тоном, что мне кажется, будто она издевается!

— Ну, так повернитесь ко всем спиной! Меня удивляет только госпожа де Гершевиль, она очаровательная женщина.

— Соглашусь с вами. Она мне иногда улыбается, но у нее нет ни минутки свободной, так много у нее всевозможных обязанностей.

— А Галигаи?

— Она вообще ни с кем не разговаривает, только отдает приказы тем, кто находится в ее распоряжении, например, даме, заведующей гардеробом. Как только она заканчивает выполнять свои обязанности, она удаляется в свои покои и выходит оттуда, только когда ее позовут. Поговаривают, что она ведет с королевой долгие беседы... но ночью!

— А мужчины? Они тоже отвергают вас?

— Нет. Я получила благословение от главного капеллана, Его Высокопреосвященства де Бонци, он тоже флорентиец, и от других священников тоже. Думаю, вам известно, что в штате Ее Величества очень много священников. Меня торопят с выбором духовника, но признаюсь...

— Эти священники не вызывают у вас доверия? И вы правы. У меня нет никакой уверенности, что они соблюдают тайну исповеди. Не то чтобы я боялась огласки ваших страшных тайн, дитя мое, — засмеялась герцогиня Диана, — но все-таки предоставьте заботу о духовнике мне. Я постараюсь найти для вас необычного священника: честного, доброжелательного и неуязвимого. Вы видите короля?

— Каждый день, как все придворные. Он удостаивает меня улыбкой и добрым словом, но никогда подле меня не задерживается. Он проводит в покоях королевы лишь те минуты, что отведены этикетом. Даже по вечерам затворяется со своими советниками, и они обсуждают будущую военную кампанию. Говорят, что уже назначен день отъезда. Это случится девятнадцатого мая...

— А коронация назначена на тринадцатое... Значит, решение принято. Признаюсь, что до сегодняшнего дня я не верила, что война все-таки начнется. Тем более что маркиз де Праслен, де Курси и де Буа-Траси по-прежнему в Брюсселе...

— Может быть, они уже на пути в Париж? Признаюсь вам, госпожа герцогиня, что я очень обеспокоена. Посольство кажется мне необычайно долгим.

— Потому что вам очень не хватает вашего Тома?

— Да, очень. Тем более что он вернется и тут же снова отправится на войну...

На глазах Лоренцы показались слезы. Герцогиня Ангулемская наклонилась к ней и потрепала по щеке.

— Двору нечем вас порадовать, я понимаю. А посольство? Прошло уже два месяца, и посол мог бы уже вернуться. Однако эрцгерцог Альберт, исполненный сознания собственного величия, вполне может удерживать при себе французского посла против его воли. Не волнуйтесь о посольстве, дорогая. А больше вам нечего мне рассказать?

— Есть, — вспомнила молодая женщина, и лицо ее осветилось улыбкой. — Я имела честь встретить монсеньора дофина, он приходит каждое утро поздороваться с матерью в сопровождении гувернера, господина де Сувре. Но сегодня он со мной заговорил.

После нового года дофин Людовик, которому исполнилось девять лет, покинул замок Сен-Жермен, где воспитывались все королевские дети вместе с отпрысками фавориток, и переехал в Лувр, чтобы начать готовиться к своему будущему поприщу. Событие это очень его обрадовало. Он был нежно привязан к своим братьям и сестрам — Елизавете, Кристине, Николя, Гастону и Генриетте-Марии, которой недавно исполнилось пять месяцев, и инстинктивно ненавидел и открыто презирал незаконнорожденных: юных герцогов Вандомских от Габриэль д'Эстре, старший из которых в предыдущем году женился; детей Генриетты д'Антраг, Жаклин де Море и некой Шарлотты дез Эссар, которую никто никогда и в расчет не брал.

— И что же вам сказал наше будущее величество?

— Ждраште, мадам. Вы очень крашивы. Я думаю, что его красноречие пострадало оттого, что выпали молочные зубы, — смеясь, произнесла Лоренца. — Благодарение Богу, он пошел в отца — темноволосый, крепкий и живой, как он. Но, мне кажется, мать его не любит.

— Она никого не любит, кроме юного герцога Анжуйского, Гастон пошел в семейство Медичи. Это грустно, потому что Людовик обожает мать. Я тоже часто спрашивала себя, почему она так холодна с ним?

— Потому что любит только себя! И еще обоих Кончини, которые делают с ней все, что хотят! И это тоже очень грустно! Странная мать. Странная королева. Помоги, Господи, чтобы наш Генрих здравствовал еще долго-долго! Никто не знает, что произойдет с французским королевством без него.

Впоследствии Лоренца еще много раз повторяла про себя эту фразу...