Опекун - Ана Сакру

хочется верить до последнего. И это была одна из них. Окончательно удостоверился в своих подозрениях он сегодня, когда мать побледнела при одном упоминании теста ДНК.

Что ж…

Последнее слово, произнесенное отцом, было "ублюдок". Теперь он точно знал, что это не просто ругательство, брошенное в пылу ссоры. Это факт.

– Нет, я не голоден, никакого ужина. Скоро буду, – ответил матери и сбросил вызов.

А домой всё равно не хотелось…Вместо того, чтобы вырулить на шоссе, он отъехал за заправку, припарковался и сходил за кофе. Достал из пачки последнюю сигарету, присев на капот. Раскурил, глубоко затянулся, сделал обжигающий глоток из картонного стаканчика, щурясь на мчавшиеся по вечерней трассе машины.

Горький дым, горький вкус дерьмового эспрессо…И внутри так до противного горько, что хотелось взвыть на эти тусклые звезды, мерцающие над головой.

Все к хренам куда-то не туда покатилось. И с каждым днём всё больше....Как снежный ком. Чувствовал ли он свою вину? О, да. Она была до того неподъемной, что мозг даже отказывался пытаться её осознать. Ставил блок. С момента смерти отца Кирилл ощущал себя в кошмарном, сюрреалистическом сне. А теперь оказывалось, что и не отца вовсе.

Выходило, что у этой моли бледной…Таички, и правда, прав на компанию больше, чем у него. Больше, чем у того, кто вложил в дело "отца" всю душу и половину жизни. Сука…

Не сдержавшись, Кир выругался сквозь сжатые зубы и стрельнул окурком в темноту. С подавленным стоном растер лицо. Запрокинул голову к чернеющему ночному небу.

Так ладно…Пора.

***

Мать он нашел сразу. Она сидела в малой гостиной у камина в своём любимом глубоком кресле и рассеянно чесала кошку за ухом, глядя на мерно потрескивающий огонь. Не обернулась на звук его шагов, лишь слабо махнула рукой в знак приветствия.

– Ты долго…

– Пробки, – Кир подошел к бару, достал початую бутылку виски, плеснул в стакан и сразу выпил, не заботясь об отсутствии льда.

Обычно он был равнодушен к алкоголю, но эта неделя его доконает. Возможно, стоит показаться психотерапевту и попросить пару волшебных пилюль. Раздумывая об этом, налил ещё и с полным стаканом в руках сел на кушетку напротив матери.

– Знаешь, я сегодня ужинала одна, – медленно начала Ида Леонидовна, так и не отводя затуманенный взгляд от языков пламени в камине, – Этой девчонке хватило наглости настоять на том, что теперь она будет есть в гостевом доме, когда ей вздумается. Она не так проста как кажется.

– У нее глаза отца, – хмыкнул Кир, крутя виски в ладонях и наблюдая за женщиной исподлобья.

Та заметно вздрогнула при упоминании почившего мужа и наконец посмотрела на сына в упор.

– Ты всё понял про тест, – проговорила тихо, на грани слышимости.

Кир кивнул и сделал глоток.

– Как это вышло? Я хочу знать.

– Как…– повторила Ида эхом и снова уставилась на огонь, – Ты же знаешь, что Стас увидел меня случайно, в театре. Долго преследовал, не давал проходу…

Кирилл кивнул еще раз. Он все это знал. Семейная легенда, одна из множества.

– У меня был муж, мальчишка, мой ровесник, партнер по сцене…Когда я забеременела, было непонятно от кого. Муж пришел в ярость, а Стас сказал, что ему неважно, лишь бы я стала его…Потом появился ты, – Ида Леонидовна шумно вздохнула и со скрытой горечью посмотрела на сына, – Вы ведь похожи, я до последнего надеялась, но потом в двенадцать лет ты упал с квадроцикла, помнишь? Была операция, переливание крови…Тогда мы узнали точно. До этого момента Стас не проверял и тему не поднимал. Он обещал мне, что не поднимет. Он всегда держал слово, да? – она скупо улыбнулась.

Кир поднял вверх свой бокал, чокаясь с воздухом, и осушил до дна.

– Да, – глухо прохрипел, тряхнув головой от обжигающей дозы алкоголя.

Воспоминания закружились в голове. Да, именно подростком он почувствовал, что отец отдаляется. Тогда он думал, что делает что-то не так. Сначала пытался подлизаться, потом бунтовал. Гормоны ревели в крови, сводя с ума. И пропасть все росла и росла, обрубая мосты, которые были возведены между ними в детстве. Сейчас все становилось на свои места… Станислав Игоревич Тихий просто не смог тогда смириться, что единственный сын – не его.

– Ты собиралась мне сказать? – волком взглянул на мать.

– Что бы это изменило? – с горьким сарказмом выгнула бровь Ида.

– Сейчас – всё.

Она промолчала, снова отвернувшись. На несколько секунд повисла гробовая тишина.

– Что с моим настоящим отцом? – Кир отставил пустой бокал.

– Карьера не пошла, он начал пить, умер кажется лет восемь назад. Поверь, ты ничего не потерял, – отозвалась мать холодным равнодушным тоном, каким умела только она.

Кирилл уронил голову на подставленные ладони, с силой провел пальцами по волосам, ероша пряди. Отлично, в нем гены какого-то актеришки – алкаша…

– Ты не изменишь прошлое, надо думать, что делать сейчас, – Ида Леонидовна резко встала с кресла, сбросив кошку на пол, и начала мерять шагами комнату, – Соколов настроен прибрать к себе девчонку, ты не заметил? С его двадцатью процентами и её сорока он просто выживет тебя из совета!

– И что же ты предлагаешь, мам? – Кир не сдержался и расплылся в ехидной улыбке.

Он прекрасно знал, что она сейчас скажет. Он и сам все это понимал, но бля…Как же тошно!

Мать остановилась у камина и замерла, обняв руками предплечья. Будто не жар от потрескивающего огня шел, а могильный холод.

– Если бы он хотел тебя всего лишить, он бы это сделал, – глухо проговорила, чеканя каждый слог, – А так лишь проучил за то, что ты пошел против него. Заставил играть по его правилам…Стас весь в этом. Был…Женись на ней, это будет легко – она на тебя такими глазами смотрит. Сколько ей сейчас? Двадцать?

– Кажется, двадцать, да, – пробормотал Кирилл, растирая занывший лоб.

– Пять лет до возможно переписать акции…Долго. Слишком! Нет, надо жениться, а там…Посмотришь, как с ней поступить.

Кирилл молчал, тоже уставившись на огонь. Он знал, что мать права. Умом все понимал, но сложно было смириться. Отец умер, но даже из могилы не позволял ему принадлежать самому себе. Дергал за ниточки как марионетку.

Еще девчонка эта невзрачная…Кир её уже ненавидел.

Глава 19

Оставшись одна, Тая принялась исследовать дом, который был теперь по праву её. Ей все нравилось. Нравилось настолько, что ко многим вещам боязно было прикоснуться. Она словно по выставочному павильону ходила, а не по жилому помещению. Да и ведь мебель и текстиль ей не принадлежали, раздумывала