Романовы forever - Анна Михайловна Пейчева

На самом деле, тихий и замкнутый Егор, примечательный разве что своими мышиными усиками, был не сыном, а племянником Дмитрия Ильича Бланка. А настоящим отцом Егора был брата Дмитрия Ильича – Владимир Ильич Бланк, известный всему миру как Владимир Ленин, идейный вдохновитель швейцарской революции 1905-го года.

Только в узком семейном кругу знали: перед тем, как погрузиться в революционную деятельность, молодой Владимир Ильич с головой окунулся в сумасшедший роман с певичкой кабаре по имени Мари – эффектной, дерзкой, жизнерадостной. Полная противоположность его законной жене, Надежде Николаевне Крупской. Словом, совершенно неподходящая спутница жизни для такого важного государственного деятеля, каким намеревался стать Ленин. А потому запретный роман закончился печально: Владимир Ильич бросил беременную Мари в России и забыл о ее существовании. Во избежание скандала – Мари умела закатывать сцены на всю Сибирь – брат Владимира Дмитрий Бланк принял на воспитание новорожденного племянника, позволив певичке и дальше раскатывать по гастролям и вести бурную личную жизнь. Бездетная супруга Дмитрия была рада появлению в доме младенца, Егора официально усыновили и биографы Ленина так никогда и не узнали, что у вождя революции были прямые потомки. По правде говоря, к моменту рождения Бориса Ильича Бланка в 1956-м году уже и члены семьи с трудом верили в эту легенду. История была не слишком красивая, да и к Ленину в России относились с большим предубеждением, а потому ее предпочли забыть. Однако недавний тест ДНК, доказавший родство Бориса Ильича с тем самым Ильичом, всколыхнул в его душе нечто глубинное и мощное, как Лох-несское чудовище.

Он и сейчас, стоя на верхней площадке белой мраморной лестницы, декорированной бордовым персидским ковром, думал о том, как бы ему превзойти великого прадеда, исполнить то, что не удалось Ленину. Обстоятельства складывались великолепно. На фоне грандиозных катастроф толковый человек всегда может сделать себе имя.

Главное – завоевать расположение сливок общества. Мнение народа можно не учитывать. Восемьдесят восемь процентов населения – обыкновенные серые мышки. Они пойдут за элитными двенадцатью процентами туда, куда им скажет идти газета «Факел».

Потому барон не пожалел личных средств на сегодняшний бал. Несмотря на тот коллапс, в котором находились все финансы в стране, несмотря на то, что люди позабыли, как управляться с неэлектронными деньгами, несмотря на трудности с доставкой абсолютно всех компонентов бала, – Борис Ильич все-таки сумел его организовать. Большую часть продуктов для праздничного стола повара добыли при помощи натурального обмена; где-то барону пришлось применить административный ресурс – но сейчас его особняк сиял, вкусно пах и приятно звучал.

– Добро пожаловать… очень рад… приветствую, господин министр… благодарю, батенька, старались, да-с… позвольте приложиться к ручке, милая госпожа министр… очень рад, очень рад… прошу, проходите… – твердил Бланк, раскланиваясь налево и направо, как заведенный. – Вы великолепны, как всегда, мадам… добро пожаловать… благодарю, что пришли, господин Сухомлинов… о, вы очень милы, мерси, батенька… ах, пустяки, моя дорогая, свечи достать было нетрудно, гораздо труднее не обжечься о вашу красоту… да-да, абсолютно традиционный бал, с мазуркой и котильоном, всенепременно… нам все эти новоделки ни к чему, мы за проверенную классику…

В холле уже было не протолкнуться, а к парадному подъезду прибывали все новые и новые экипажи. Кареты принадлежали завзятым сибирским франтам, которые не представляли свою жизнь без традиционных старосветских балов у Бланков. Среди фыркающих лошадей и орущих кучеров робко пробирались петербургские министры и депутаты. Скромные чиновники и парламентарии, чье жалованье было меньше зарплаты клерка в банке Бланка, привыкли к передвижениям пешком, в крайнем случае – на велосипеде. Им странно было вдруг очутиться на страницах романа Толстого. Гости были одеты в стиле кэжуал, популярном в административной среде Петербурга, и на фоне сибирских пышных платьев их наряды смотрелись по-гоголевски жалко. Иркутский бомонд в безупречных фраках окидывал столичный десант презрительным взглядом. Одна пожилая дама, вся в кружевах и бриллиантах на сморщенной коже, перепутала министра просвещения Ширинского, одетого в несвежую футболку поло, с барменом. Приперев вспотевшего чиновника к стене вестибюля, дама долго и настойчиво растолковывала ему, как именно он должен приготовить коктейль «Грезы Шепси» (три капли морской воды, две ложки варенья из инжира, мандариновый сок, одесский ликер «Закат Европы», безалкогольная водка «Купец Сумасбродов и супруга», всё хорошенько взбить и подать в широком бокале).

«Ну и зачем я, спрашивается, старался, заставлял Тишку писать на всех приглашениях: «На балу категорически не рекомендуются джинсы и любая одежда массового пошива»? – сердито думал барон, оглядывая непрезентабельные фигуры петербургских администраторов. – А тут сплошная «Лама» вокруг. Воробьи мокрые. Совсем Катька их распустила. Сама вечно в толстовке, и эти туда же».

Ладно хоть великосветский Иркутск принарядился. Бланк с удовлетворением разглядывал очаровательные бутоньерки на лацканах гостей и радовался, что его бутоньерка лучше всех – красный цветок миддлемист, произраставший только в его личной оранжерее, ну и еще в одной частной теплице в Новой Зеландии. Миддлемист и сам по себе был шикарен, он напоминал упругий пион, а Бланк еще добавил к нему булавку с синими королевскими сапфирами – по совету флориста, оформлявшего цветочные скульптуры и настольные композиции для сегодняшнего бала.

Из Золотой галереи зазвучали первые аккорды торжественного полонеза. Прославленный симфонический оркестр Иркутска согласился играть весь вечер всего лишь за горячую еду – музыканты, не приспособленные к быту, с трудом справлялись с новыми суровыми условиями жизни.

В танце-шествии, открывающем бал, должны были принять участие все приглашенные, даже если они намеревались просиживать штаны за зелеными карточными столами.

– Вы позволите, мадам?

Бланк пригласил на первый полонез одну упрямую депутатшу, известную своими феминистскими взглядами. Та, несколько замявшись, все же согласилась пройти с ним под ручку по всей Галерее, заполненной осуждающими взглядами и завистливым шепотом, шелестящими платьями и оголенными плечами. Депутатша – без помады, в потертых брюках, отвисших на коленках, – явно чувствовала себя неловко в этой затейливой обстановке девятнадцатого века, да еще и рядом с таким холеным кавалером, и Бланк готов был поставить свою бутоньерку на то, что в следующий раз она явится на бал в пышной юбке. Женщины перестают быть феминистками, как только им попадается по-настоящему достойный мужчина.

После шествия начались танцы. По залу, освещенному тысячами свечей, мчались разгоряченные пары: мужчины щелкали каблуками, падали на одно колено, дамы неистово кружились, музыканты играли всё громче… Кадриль, мазурка, вальс… Четыре часа промелькнули, как вакуумный трамвай над Невой.

Настало время садиться за стол. Торжественный ужин для гостей