Сладостное заточение - Нева Олтедж

и Департаменте исправительных учреждений, и он развивал эту сеть еще до того, как стал заместителем моего отца. Я не сомневаюсь, что он знает кого-то, кто имеет полномочия отказать мне в условно-досрочном освобождении.

— Нет, — выдавливаю я. — Ничего нового.

— Я снова свяжусь с знакомыми.

— Хорошо. — Я киваю, зная, что из этого ничего не выйдет. Он уже несколько раз пытался.

— Ты собираешься рассказать мне, кто твой источник?

На долю секунды я подумываю сохранить личность моей маленькой шпионки при себе, но потом передумываю. Возможно, в какой-то момент они мне понадобятся для обмена информацией.

— Моя сводная сестра. Захара.

— Ты шутишь! — выдавливает он. — Какого черта… Разве она еще не в старшей школе?

— Это делает ее очень умной, находчивой ученицей. Она уже несколько лет достает мне все, что мне нужно.

В трубке повисла пауза. Сальво очень редко теряет дар речи. Должно быть, мое признание шокировало его. Не знаю, с чего бы это. Он знает меня достаточно хорошо, чтобы не удивляться. Я не придерживаюсь моральных принципов, если они не совпадают с моими целями, и я никогда не был против того, чтобы использовать кого бы то ни было — независимо от того, кто он, — для продвижения своих деловых интересов.

— Продолжай следить за Леоне, — говорю я и отключаюсь.

Вскоре после того, как я возвращаюсь в свою камеру, Сэм заходит с моей почтой. Остальные заключенные получат свою после обеда, но я пользуюсь привилегиями. Разрывая конверт, я задаюсь вопросом, будет ли в этом письме еще одна редакционная статья о шитье. Я не против этого. Они служат хорошими заполнителями, маскируя важную информацию, которую Захара подсовывает мне. И мне смешно, когда она спрашивает, какой цвет ткани ей выбрать для своего следующего проекта. Как будто я могу отличить каштановый от медного. Для меня это все коричневый цвет. Тем не менее, я часто в конечном итоге отвечаю на странные вопросы, которые задает моя сводная сестра-подросток. Это более чем идиотизм.

В своих первых письмах к ней, которые я отправлял нечасто, пока не был уверен, что они не привлекут ненужного внимания, я убеждал Захару рассказать мне больше о том, что происходит дома. Это давало мне возможность лучше понять, чем занимается Нунцио и чем он, возможно, не делится со мной. Кто присутствовал на ежегодном семейном собрании, которое любит проводить отчим? Есть ли кто-то новый, с кем я мог не познакомиться? О чем все говорили, или это превратилось в выступление на TED? Мелочи, из-за которых казалось, что я там не был. Затем я немного разогнался, сосредоточившись на широких областях бизнеса. Есть ли кто-то, кто не согласен с решениями Нунцио? Посещает ли кто-то из руководителей высшего звена его чаще, чем остальных? Я подумал, что все, что я смогу почерпнуть, может оказаться полезным.

Но со временем, и по мере того, как мы обменивались письмами, я понял, что моя сводная сестра может стать еще большим активом, чем я считал раньше. Я был бы идиотом, если бы не использовал ее по максимуму.

Так я и сделал.

Около года назад я спросил, может ли она найти для меня определенный документ в офисе ее отца, чтобы он или кто-либо другой не узнали об этом. Моей целью было подтвердить, что Нунцио следовал моим инструкциям и подписал контракт, как я ему приказал, но мне также не терпелось узнать, сможет ли она это сделать. И вот, она не только нашла то, что я искал, и заверила меня, что контракт был выполнен, но и пошла дальше и передала другие подробности, оговоренные в условиях соглашения, — такие вещи, как количество и закупочные цены.

Неделю спустя она разгадала мое закодированное послание о том, как получить доступ к сейфу Нунция. С тех пор, не подозревая о моих замыслах в отношении нее или Семьи, моя ничего не подозревающая шпионка снабжает меня бесценными сведениями. Благодаря ей я знаю все подробности, о которых ее отец "забывает" упомянуть, когда приходит ко мне по четвергам, чтобы доложить о наших делах. Вернее, о моих делах.

Мои последние инструкции Захаре включали указания по входу в компьютер ее отца и получению онлайн-выписок по нашим законным банковским счетам. Я хочу следить за финансами как можно чаще. К сожалению, я ничего не могу сделать с нашими скрытыми счетами, которые связаны с нашими незаконными сделками. Несмотря на все меры предосторожности, которые я мог предпринять, чтобы никто не лез в мою почту, я все равно не рискну упоминать что-либо компрометирующее на бумаге. Пока что мне придется верить Нунцио на слово о состоянии этих средств.

Я открываю ее письмо и, нахмурив брови, просматриваю первый абзац. Цифры кажутся совершенно неправильными — двузначные значения, когда остатки должны исчисляться миллионами. И тут меня осеняет. Она опустила нули, как это часто делаю я, когда пишу ей. Умница.

Следующие несколько предложений — о вечеринке по случаю помолвки ее подруги, которую она посетила за неделю до этого. Сомневаюсь, что в них есть что-то полезное для меня. Но я все равно читаю их, каждое слово.

Завершается письмо, как обычно, ее вопросами. Иногда они касаются моей жизни за решеткой, но чаще всего — обо мне. Как о человеке. Поначалу я игнорировал их или отмахивался короткими, расплывчатыми ответами. Однако в последнее время я стал рассказывать больше деталей.

В основном я рассказывал ей о мелочах, по которым скучаю больше всего. (Металлические приборы и обычная столовая посуда. Свобода принимать душ, когда мне вздумается. Обычная уличная одежда.) Мое мнение о Всевышнем. (Я не верю в высшую, всемогущую силу, которая чудесным образом влияет на нашу жизнь.)

Но однажды она спросила меня об Элмо. Ты его помнишь? Можешь рассказать, какой он был? У меня ушло несколько часов на то, чтобы подготовить ответ. Не потому, что я с трудом вспоминал факты и анекдоты. Это не так. А потому, что смерть Элмо до сих пор остается кровоточащей раной. Тогда — как и сейчас — я все еще виню себя за то, что не добрался до него раньше. За то, что не спас его. Я сказал ей об этом перед тем, как рассказать все, что знал и помнил о ее брате. Все, потому что она тоже заслуживала знать его.

Это было единственное тяжелое послание, которое я ей отправил. Остальные были пустым звуком. Было странно и как-то глупо делиться с кем-то такими вещами. Особенно с моей младшей сводной сестрой. Временами я все еще чувствую себя