Пекарня «уютный очаг» и её тихие чудеса - Дарья Кун

чтобы аромат усилился, и, подобрав с земли несколько плоских камешков, начал аккуратно, с неожиданной ловкостью, прикреплять пучки трав под самым краем крыши, прямо под слуховым окном чердака. Он работал быстро и молча, его лицо было напряжённым и сосредоточенным.

Элли смотрела, не в силах оторвать глаз. Он не просто оставлял травы. Он вешал их особым образом, сплетая бечёвку в простой, но узнаваемый узор – защитную мандалу, которую иногда рисовали на дверях амбаров от дурного глаза. Это была не просто подачка. Это был тихий, ни к чему не обязывающий, но однозначный жест. Помощь.

Закончив, он ещё секунду постоял, глядя на свою работу, словно проверяя её. Потом его взгляд снова скользнул в сторону окна, и на этот раз он, казалось, смотрел прямо на неё, сквозь ткань занавески. Он не кивнул, не улыбнулся. Его лицо оставалось суровым. Но в его глазах, всего на мгновение, мелькнуло что-то… не то чтобы раскаяние, а скорее понимание. Признание того, что он поступил жестоко. И эта маленькая попытка загладить вину.

Затем он развернулся и исчез так же быстро и бесшумно, как и появился, растворившись в боковой улочке, ведущей к лесу.

Элли ещё долго стояла у окна, не в силах пошевелиться. В груди у неё бушевала буря противоречивых чувств. Облегчение? Да, ведь она была не совсем одна. Гнев? Конечно, ведь он мог сделать это открыто, а не тайком, под покровом теней. Недоверие? А вдруг это ловушка? Вдруг он хочет усыпить её бдительность?

Но сильнее всего было другое чувство – тихая, осторожная надежда. Как первый луч солнца, пробивающийся сквозь густые тучи после долгой грозы.

Она вышла во дворик. Воздух был холодным, пахло дровами и зимней сыростью. Она подошла к стене и подняла голову. Пучки трав, развешанные Каэлом, издавали слабый, горьковато-сладкий аромат, который смешивался с запахом печного дыма. Это был запах защиты. Запах его мира – дикого, сурового, но не лишённого своей собственной, жёсткой доброты.

Она вернулась внутрь, и её движения стали чуть увереннее. Она поднялась на чердак. Лео, как и ожидалось, сидел, съёжившись, в своём углу. Но когда она вошла, он не вздрогнул так сильно, как обычно. Его взгляд был менее остекленевшим.

– Лео, – тихо сказала она. – Подойди к окну. Понюхай.

Он не сразу понял её, но жестами она сумела объяснить. Мальчик неуверенно поднялся и подошёл к слуховому окну. Элли приоткрыла его. Вместе с потоком холодного воздуха в комнату ворвался свежий, терпкий аромат полыни и лаванды.

Лео глубоко вдохнул. И затем произошло нечто удивительное. Напряжение в его плечах ослабло. Он снова вдохнул, уже спокойнее, и его глаза, впервые за долгое время, потеряли выражение животного ужаса. Он обернулся к Элли и жестом спросил: «Что это?»

– Это чтобы не бояться, – ответила она, и сама поверила в эти слова. – Друг прислал. Чтобы мы были в безопасности.

Она не знала, можно ли называть Каэла другом. Но в данный момент это было единственное подходящее слово.

Она спустилась вниз и принялась за работу с новыми силами. Страх никуда не делся, но теперь у него появился противовес – крошечное, но реальное чувство, что кто-то ещё знает её тайну и не осуждает её. Кто-то, пусть и молча, пусть и на расстоянии, на её стороне.

Вечером, когда она закрывала пекарню, на пороге появилась Мэйбл. Она несла в руках небольшой горшочек с какой-то тёмной мазью.

– На, – сказала она, протягивая горшок Элли. – Для окон и дверей. Особенно для тех, что на чердаке. Старый рецепт. Запах не очень, но… нежелательное внимание отваживает. – Она многозначительно посмотрела на Элли. – И скажи своему гостю, чтобы спал спокойно. Лес шепчет, что некоторые стены стали чуть толще сегодня.

Элли смотрела на неё с широко раскрытыми глазами. Мэйбл хмыкнула.

– Что смотришь? Я старая, а не слепая. Да и нос у меня ещё в порядке. Чужая лесная полынь под окном – это тебе не мышиный писк. – Она повернулась к выходу, но на пороге остановилась. – И передай тому, кто её принёс, что если ему снова понадобятся травы для защиты, пусть лучше ко мне обращается. А то надергает чего ни попадя, ещё и ядовитое подмешает по ошибке.

И она ушла, оставив Элли с горшком мази и с чувством глубочайшего изумления. Каэл, Мэйбл… они знали. Они не говорили ничего открыто, но они знали. И помогали. Тихо, неброско, не афишируя своего участия.

Наконец, уже перед сном, раздался стук в дверь. Не громкий и настойчивый, как у серых плащей, а осторожный, почти застенчивый. Элли открыла. На пороге стоял Седрик. Он был без своего яркого камзола, в простом тёмном плаще, и в руках держал небольшой предмет, завёрнутый в бархат.

– Коллега, – сказал он торжественно, но тихо. – Преподношу вам дар. Для… э-э-э… укрепления домашнего очага. – Он развернул бархат. В его ладони лежал небольшой колокольчик из потемневшей бронзы. – Висячий колокольчик. Разместите его на двери. На самой верхней. Он будет звенеть только тогда, когда к двери приблизится тот, у кого в сердце есть злой умысел. Остальных он не потревожит. Проверено. – Он подмигнул и, не дожидаясь ответа, сунул колокольчик ей в руки. – Спокойной ночи. И помните – стены имеют уши, но у некоторых стен есть и голос.

Он удалился, растворившись в сумерках, прежде чем Элли успела что-то сказать.

Она закрыла дверь, заперла её и медленно поднялась по лестнице, сжимая в руке бронзовый колокольчик. Он был холодным и гладким на ощупь.

Она вошла в свою комнату, подошла к окну и выглянула наружу. Улица была пуста. Серых плащей нигде не было видно. Но где-то там, в темноте, возможно, стоял Каэл, охраняя свой молчаливый пост. Где-то в своём доме заваривала успокоительный чай Мэйбл. Где-то на площади в своей лавке разбирал древние монеты Седрик.

И они знали. Они не спросили, не потребовали объяснений. Они просто… помогли. Как умели. Тихо, без лишних слов.

Элли прикрепила колокольчик к гвоздику на входной двери. Он висел неподвижно и безмолвно.

Она легла в кровать, и впервые за много ночей сон не заставил себя ждать. Он пришёл к ней тёплым, глубоким и мирным. Она знала, что опасность не миновала. Что серые плащи всё ещё там. Что завтра снова придётся бояться и притворяться.

Но теперь она знала ещё кое-что. Она была не одна. Совсем не одна. И это знание было крепче любых