Охота на Трясогузку - Алиса Перова

— Это ж надо довести себя до такого состояния! — ворчит Инесса Германовна, колдуя над моим лицом.

Хмурая и сосредоточенная, с неизменным мундштуком в зубах, она уже минут двадцать ругается, не требуя от меня ответов. Возможно, ей так легче работается. Но сейчас, заметив неладное, она повышает голос:

— Так, в чём дело? Почему опять глаза на мокром месте? Никакого уважения к моему труду!

— Простите, — бормочу с досадой и таращу глаза на Инессу. — Просто вспомнилось кое-что.

— Вспомнилось ей. Когда я работаю, ты обязана вытряхнуть все глупые мысли из дурной головы, — грозно командует Германовна, но тут же смягчается: — Алекса, ну ты же умненькая девочка, такая молоденькая и красивая… почему же ты так над собой издеваешься? Ты ведь только жить начинаешь, а нервы уже ни в пизду, ни в красную армию. Разве эти недоросли стоят твоего здоровья?

— Да Горский вроде бы зрелый уже мужик, давно вырос из недорослей, — невесело усмехаюсь.

— Пф-ф, зрелый! Запомни, деточка, мужчины никогда не созревают, у них есть только два периода — расцвёл и завял. И чем ярче они цветут, тем паскуднее у них характер, особенно потом, когда тычинка отваливается. Зато мы, девочки, при грамотном распределении своих ресурсов можем долгие годы использовать их цветение себе во благо. Я знаю, милая, что со сволочами всегда веселее и интереснее, но тогда следует отрастить себе прочную броню, а не растрачивать себя на каждого транзитного членоносца. Я тебе так скажу: мужья, любовники, должности — это всё проходящее, оно по другую сторону эскалатора. А ты, моя деточка, прёшь вверх и не оглядываешься. Пока у женщины нет своих детей, нет и причин трепать собственные нервы.

— Ну да, Вам сейчас легко рассуждать с высоты своего опыта, — недовольно бубню себе под нос.

— А ты и не успеешь его набраться, если выходки каждого мерзавца станешь принимать так близко к сердцу. Оно ж не выдержит таких перегрузок! Сашенька, поверь старой мудрой женщине, охотников на тебя ещё херова туча будет, а уж такими скачками в карьере в этом нежном возрасте мало кто может похвастаться. Ты же на редкость самодостаточна и хороша, а самооценка — прямо как у моей Элюшки пару лет назад. Но я думаю, ты просто устала, отдохнуть тебе надо, и подальше от всех раздражителей.

— Му-гу, только бы до пятницы дожить — и на Занзибар. Как думаете, достаточно далеко?

— Великолепно! Даже завидую тебе. Давненько я не путешествовала по экзотическим местам. Помню, как-то с Илюшкой, это мой бывший любовник от третьего брака, забрались мы на Бали…

И Инесса, не отвлекаясь от главного дела, принимается рассказывать о своих приключениях, а я слушаю вполуха и, когда представляется возможность вращать глазами, разглядываю её роскошный будуар. Мне и раньше пару раз доводилось бывать в этой квартире, но в святая святых, а именно свою спальню, Германовна допустила меня впервые. По её словам, здесь идеальное освещение и всё, что требуется для работы, под рукой.

А ещё здесь невероятных размеров кровать и хромированный шест у её изножья. И, между прочим, пилон здесь не для красоты, а для ежедневных разминок хозяйки спальни. Просто невероятная женщина! В таком возрасте обладать настолько неистовой энергией и сохранять потрясающую форму — это достойно большого уважения.

Впрочем, о возрасте Инессы я могу лишь догадываться по наличию у неё внучки, почти моей ровеснице. Это ж Германовне… страшно представить, сколько! Но я бы ей и пятидесяти не дала. А при должном старании и выгодном освещении, уверена, что она, изящная, очень эффектная и всегда ухоженная, сойдёт и за тридцатилетнюю. Именно поэтому меня не особенно шокирует её чересчур молодой любовник.

— Жоржик, а что там у нас с кофе? — выкрикивает Инесса. — А то ведь я сейчас возьмусь за Сашенькины губки, и тогда она останется без угощения.

— Хорошо, — отзывается весёлый мужской голос с жутким акцентом, и в спальню с подносом в руках входит молодой красавчик грек.

Высокий, великолепно сложенный и привлекательный той самой греческой красотой, о которой так много написано в женских романах. Георгиос, он же Жора, он Жоржик и

любимый

любовник Инессы, смотрит на меня с искренним восхищением и радостно произносит:

— Алекс, супер!

К сожалению, всё только что высказанное этим великолепным самцом, составляет едва ли не половину его словарного запаса. Что ж, наверное, в человеке не может быть идеальным абсолютно всё. К тому же Эллочка говорила, что Жоржик прекрасно понимает русский, только с произношением не задалось. Ну это почти как у наших собак.

— Спасибо, Жора, — я улыбаюсь ему в ответ и беру с подноса чашечку с ароматным кофе.

Но буквально после первого глотка, когда я в блаженстве закрываю глаза и смакую потрясающий вкус, к горлу внезапно подкатывает тошнота. Я резко ставлю чашку снова над поднос, расплескав содержимое, и прикрываю ладонью рот.

— О, Боже! — всплёскивает руками Инесса и указывает пальчиком на дверь. — Жоржик, скорее проводи Сашеньку в ванную комнату.

К счастью, выпитый глоток так и остался во мне. Отдышалась, хлебнула водички из-под крана, и всё улеглось.

— Девочка моя, а ты точно не беременна? — забеспокоилась Инесса, когда я снова вернулась к ней.

— Точно, я уже была у врача. Извините, что чуть не запорола Вашу работу.

Я взглянула на себя в зеркало, но, кроме бледности, никаких изъянов больше не случилось. Но Инесса только нетерпеливо отмахнулась от моих извинений.

— А может, твой врач не там смотрел?

— Да везде он смотрел. Есть кое-какие сбои, но это не беременность.

— А вот сбои — это всё от нервов. Могу, кстати, посоветовать очень хорошего специалиста.

— Психолог, что ли? — я сморщила нос.

— Зачем психолога? Гинеколога! Просто волшебник, в самую душу заглядывает!

Я аж воздухом поперхнулась, а Инесса, опомнившись, рявкнула на греющего уши Жорика:

— Так, а ты тут что растопырился? Дуй-ка давай в магазин, а то у меня сигареты закончились.

И покладистый Жоржик с удивительным рвением принялся исполнять указание.

— Жёстко Вы с ним, — осторожно озвучила я.

— К каждому отдельно взятому мужику нужен свой подход, — ничуть не обидевшись, пояснила Инесса. — С Жоржиком только так. Но ты не думай, что я его не люблю и только обижаю. Он — моё счастье, и знает об этом.

— А Вы для него? — невольно вырвалось у меня.

— А я — его ВСЁ! А куда ему деваться? Он, конечно,