Вторая жена - Юлия Олеговна Чеснокова

поэтому я решила сразу принарядиться для Набиля. Потом задумалась, не воспримет ли мой новосибирский друг наведённый лоск как флирт и кокетство? Ещё подумает, что я для него старалась! Но должно ли мне быть дело до того, что он там подумает? Увижусь с ним второй и последний раз.

Набиль не просто написал, а позвонил около одиннадцати, сказал, что устроился в гостинице и будет ждать от меня сигнала, когда выехать в мою сторону. Всё же, мужчин можно перевоспитать, если постараться.

Сгорая от нетерпения по поводу следующего свидания, а не подступившего к порогу, я спустилась в назначенный час вниз и увидела там Сашу. С цветами. За несколько лет во Франции мне ни разу не дарили цветы. Из-за феминизма и прочих не лучших европейских веяний, здесь так стало давно непринято, да и французы немного прижимистый народ. И вот, за месяц я получаю два букета: один от марокканца, другой от русского.

— Не стоило, — натянуто улыбнулась я. Значит, придётся всё-таки заскочить домой, чтобы Набиль не увидел в моих руках цветы от другого.

— Шикарно выглядишь! Подбирал розы тебе под стать — белые.

— Как ты только смог их купить? Продавец тебя понял?

— Да я пальцем ткнул и на них же показал количество.

— Выкрутился, значит.

— Наш человек нигде не пропадёт! Как говорят в Африке: «Хочешь выжить — держись поближе к русским».

— Ты и в Африке был? — удивилась я. Не в Марокко, хотелось надеяться.

— Да я где только не был. Дела мотают.

Я перешла к главному пункту, который настраивалась озвучить:

— Только мы недолго погуляем, ладно? У меня ещё дела есть сегодня.

— Недолго? А я думал, что стопчем ноги по Парижу этому вашему…

— Нет-нет, максимум часа через два я должна быть в другом месте.

— Эх… обидно! А завтра?

— Саша, — я остановилась и посмотрела на него, придерживая букет у груди, — ну, к чему всё это? Ты когда улетаешь?

— В понедельник.

— Ну вот. И зачем нам тратить друг на друга время?

— Что значит «тратить»? Я, может, приобретаю его с тобой. От приятного времяпрепровождения длительность жизни увеличивается.

— И всё же. У тебя в России своя жизнь, у меня здесь — своя.

— Да какая у меня там жизнь? Я же сказал, я разведённый, свободный. Могу летать, куда хочу. Да и ты, вдруг, в Томск вернёшься…

— Пока не планирую, — натянулась ещё сильнее моя улыбка. — И что это вообще за намёк?

— Намёк? Разве? — он почесал гладковыбритую щёку. Вчера она таковой не была. Подумав немного, развёл руками: — Понравилась ты мне, Лен, чего греха таить!

Это мы поняли ещё в Лувре. Я хмыкнула, припомнив:

— Особенно некоторые мои части?

— Да что ты прицепилась к этому? Ну, сразу же я всю не разглядел, конечно, сначала одно понравилось, потом другое. Первым нравится наиболее выдающееся, что у тебя вперёд выдавалось, то и заметил. Что ж плохого в этом? Думаешь, один я что ли засматривался на твои… ну… на твоё всё?

— За всё время моей работы в Лувре никто не посмел сказать то же самое, что и ты.

— Так ясное дело, Европа ж, пидорасы одни вокруг!

— Саша!

— Прости! Но тут невозможно было не выразиться, я не знаю, как их ещё назвать? Петушары? Давай буду говорить петушары.

— Никак не надо говорить. Господи, — закрыв глаза, я прикрыла лицо рукой на несколько мгновений: — Какой же ты…

— А чего? Они тут этого не стесняются, а я должен за языком следить? Лучше б за жопами своими следили…

— Всё, хватит! Ещё пара таких слов, и я никуда не пойду, — надо было сказать, что уже никуда не пойду. Мне срочно нужен повод вернуться и в спокойной обстановке дождаться Набиля.

— Ладно, молчу. Ленок, не обижайся.

— Не переходи на фамильярности!

— Блин! — он, на удивление, довольно расплылся. — Такая ты!..

— Какая?

— Тургеневская барышня. И чего ты в этом болоте забыла?

— Ты знал, что Тургенев был другом Флобера?

— Нет. Я даже не знаю, кто такой Флобер.

— Он написал «Госпожа Бовари».

Саша продолжал смотреть на меня непроницаемо, почти не моргая:

— Ноль идей.

— Ты что, не слышал о произведении «Госпожа Бовари»?!

— Ну, может, как-то и слышал краем уха. Я Пушкина читал, Бунина, Есенина, Шолохова. На хрена мне Флобер какой-то?

— Это мировая классика.

— Пушкин — вот мировая классика!

— Никто не спорит.

— А у французов кто? Ну? У англичан Шекспир, у немцев — Гёте, а кто вот у французов?

— Бодлер?

— Вот мне и эта фамилия ни о чём не говорит.

— Просто ты не интересовался Францией!

— Мне и Англия на хую вертелась, честно сказать, но Шекспира всё же знаю.

— Гюго ты не можешь не знать.

— Знаю, но он не поэт. У нас есть Достоевский и Толстой, которые, блять, этот «Собор Богоматери» с горбуном и цыганкой размажут просто!

— Вольтер, Руссо, Дидро, Золя, Камю, Бальзак. Я могу продолжать бесконечно! Не надо говорить, что во Франции нет великих писателей и мыслителей.

— Ну, хорошо, допустим, — сунув руки в карманы джинсов, притих он. Прошагал несколько метров и выдал: — Но с ресурсами у них всё куда хуже.

— Ты о… — вспомнила я, что знаю примерно, чем он занимается, но не стала этого выдавать: — О чём?

— О нефти, газе, угле, и всём том, — он поводил пальцем вокруг, указывая на дома, машины, дороги, — благодаря чему современный город может называться современным городом и круто выглядеть.

— Разве у Франции нет ресурсов?

— Не все, и не всех достаточно. Мы поставляли им около десяти процентов от общего количества используемой нефти. Потом они решили попробовать обойтись без нас, подкачивали из Северной Африки. Стали покупать в Индии. Нашу же нефть, правда, но обработанную на НПЗ индийских, и на четверть дороже из-за дальности доставки. Дебилы? Дебилы.

— Как много у тебя вокруг дебилов…

— А не так, что ли? Девяносто девять процентов на земле дебилы и есть, было б больше умных людей — жили б получше, не? Тебе так не кажется?

— Не всё всегда зависит от людей, есть обстоятельства…

— Чаще