Танец страсти - Марион Орха

— Понять не могу, что тебе в этой школе? Зачем там торчать без толку? — говорила она. — Нам столько всего надо сделать!

Как выяснилось, мы должны были отплыть в Индию в августе — через каких-то три месяца.

— В Калькутте тебе понравится; будешь блистать на балах. Конечно, когда сошьем для тебя новую одежду.

— Это всего лишь месяц, — уговаривала я. Оставаясь в школе, я смогу хотя бы поделиться своими новостями с Софией.

— Люди подумают, что тебе не хочется в Индию, — раздражалась мама.

— Конечно, хочется. Я с огромным нетерпением жду.

— Мужчины не ценят в женщинах образование. Вот уж чего тебе вовсе не надо! В твоем возрасте я уже была замужем и имела трехлетнюю дочь.

Чуть позже она упомянула судью, за которого мне следовало выйти замуж. Такой брак имел бы множество преимуществ — не только для меня самой, но также для мамы и отчима. Что немаловажно, мы втроем присоединились бы к сливкам калькуттского общества.

— Это милейший господин, вдовец, — сказала она. — О большем тебе и мечтать нечего.

— Вдовец! — вскричала я. — Сколько же ему лет, скажи, пожалуйста?

— Какое значение имеет возраст?

— Сколько?

— Если тебе не понравится отец, у него есть два сына.

— Нет, ты скажи: сколько ему?

Мать пожала плечами:

— Пятьдесят девять.

— Пятьдесят девять?! — Я задохнулась.

— Довольно об этом, — сказала она. — Мы не должны забывать о гостях.

Итак, мама выдала бы меня за старика, чтобы удовлетворить собственное честолюбие. К этому сводится вся ее забота обо мне? Я оглядела пожилых джентльменов в гостиной. Нет: я бы хотела иметь молодого супруга, с крепкими белыми зубами, без седины и лысины. Неужто я прошу слишком много?

Последующие недели мама полностью посвятила моему преображению. Мы посещали портниху, обувщика, продавца перчаток. Нижние юбки, сорочки и ночные рубашки мама заказывала оптом. С меня сняли мерки для двух утренних платьев, одного дневного, понаряднее, и для первого в моей жизни торжественного вечернего наряда.

Пока мы таскались туда-сюда, мама передавала мне собственные знания. Она учила меня улыбаться — слегка, но часто; наставляла, когда держать при себе свое мнение — почти всегда; как распоряжаться продавщицами в лавке — с абсолютной уверенностью в себе; учила разбираться в тканях, а самое главное — в шляпах. Кажется, мать была убеждена, что самая суть истинной леди держится у нее на голове.

Бывая у модистки, она столь тщательно изучала стежки и подкладки, что я невольно краснела.

— Мама, ну зачем это делать? Не надо!

— Чепуха! Жаль, что я больше не занимаюсь изготовлением шляп. Правильная шляпка создает облик дамы. Она простую женщину может превратить в королеву.

Когда она взялась расписывать свои любимые шляпки, я прямо не знала, что и думать: быть может, она меня просто дразнит?

— В Ирландии из моих рук вышла шляпка с крошечным суденышком под парусами, а на другой была груда заморских фруктов.

Мы с модисткой переглянулись.

Когда же мама в конце концов выбрала скромную шляпку в мелкий горошек и два капора, один соломенный, другой из ткани, я вздохнула с облегчением.

В промежутках между постижением науки женского гардероба и чаепитиями я начала узнавать свою мать ближе. К сожалению, не могу сказать, что она давала себе труд понять меня; ее внимание сосредоточивалось лишь на том, какой цвет мне более к лицу — голубой или розовый.

— Ты моя дочь, не так ли? — говорила она. — Мне этого достаточно.

Вскоре после ее приезда в Бат я познакомила маму с Софией в надежде, что наша дружба продолжится. Однако когда я в следующий раз пришла в школу, выяснилось, что мама навела справки и велела меня к Софии не подпускать.

— Эта девочка слишком нервная, — объяснила мама, но я-то понимала: это все оттого, что София — незаконнорожденная.

Мы с ней с тоской глядели друг на дружку с разных концов класса. Без Софии мне некому было поведать свои страхи, не у кого спросить совета. Хотя я твердила маме, что не выйду замуж за судью, она лишь смеялась надо мной.

— А как ты выживешь одна? Будешь на улице цветочки продавать?

Через месяц после приезда мамы в Бат к нам в гости пришел новый господин. Я сидела в гостиной, безо всякой охоты вышивая цветки бело-розовой глицинии, когда несколько раз прозвонил дверной колокольчик. Было солнечное майское утро, и комната была залита светом. За окном в садах буйствовали тюльпаны и турецкая гвоздика. Делая стежок за стежком, я мысленно сочиняла письмо к Софии. Не пройдет и полугода, как я, согласно маминым ожиданиям, выйду замуж. Никакие мои возражения не могли поколебать ее и заставить изменить решение. Мне было тоскливо и горько оттого уже, что день такой яркий и радостный. Я представляла себя бутоном, раздавленным в морщинистой руке старика, осыпавшимися лепестками тюльпана на булыжной мостовой.

— Пришел лейтенант Томас Джеймс, — объявила горничная.

Вот уж чего мне вовсе не хотелось, так это принимать гостей.

— Пусть оставит визитку, — сказала я.

И уж совсем было собралась его отослать, как вдруг в комнату ворвалась мама:

— Томас Джеймс?

Я поглядела на нее с новым интересом. До сих пор мне не доводилось видеть ее в такой растерянности и смущении. Что за человек ее так взволновал? Позабыв собственные горести, я преисполнилась любопытства. Пока гость ожидал в прихожей, в комнате сделали моментальную перестановку, а горничную отослали купить торт.

— Я познакомилась с ним, когда плыла из Индии, — объяснила мама.

— Ты о нем раньше ни словом не обмолвилась, — заметила я.

Мы обе прислушивались к шагам в прихожей. Вот в такие краткие мгновения жизнь, твердо распланированная и проложенная по одному пути, может внезапно вильнуть и пойти другим курсом.