Ветер разлуки - Соня Мармен

– Я знаю, что вы не спите, Изабель, – сказал он шепотом. – Вы дышите слишком часто и… дрожите. Я не хочу вас огорчать, ангел мой, но, как мне кажется, я ждал достаточно долго. Теперь я имею право на настоящую брачную ночь.

Рука его скользнула под одеяло, потом под ночную рубашку. Он погладил ее по бедрам. Стиснув зубы, Изабель думала только о том, чтобы не заплакать. Она знала, что рано или поздно мужу придется уступить. Перевернув ее на спину, он погладил слегка округлившийся живот и улыбнулся ей в полумраке.

– Он будет носить мою фамилию так же, как носите ее вы, Изабель. Вы – моя жена, и я желаю вас…

Раздвинув ей ноги, он лег сверху и вошел в нее медленно и нежно, как если бы боялся сломать крошечное существо, в ней растущее. Столь внимательное отношение к ребенку растрогало ее. Она закрыла глаза и стала ждать, когда он получит свое удовольствие.

Семейное поместье Ларю предстояло разделить на три части – по три арпана[208]в ширину и шестьдесят в длину. Пьер, его сестра Катрин и брат Луи-Жозеф унаследовали по наделу. Было решено, что участок Пьера станет обрабатывать его кузен Рене Ларю. При всем желании нотариус, чья контора находилась в Монреале, не смог бы заниматься этим сам. У них была еще одна сестра, Фелиситэ, – монахиня в монастыре урсулинок в Монреале. Она унаследовала сумму денег, равную стоимости надела, которые получили ее сестра и братья. Необходимость оформить документы, связанные с наследством, и привела Пьера в Квебек в конце осени 1759 года.

Отец в последние годы долго и тяжело болел, поэтому почти забросил журналы, в которых полагалось фиксировать доходы и расходы семьи, и Пьер потратил на приведение их в порядок намного больше времени, чем рассчитывал. Вынужденное сосуществование с семьей кузена оказалось для Изабель мучительным – круглый животик новобрачной привлекал излишнее внимание. Разумеется, у новых родственников было много вопросов, но озвучить их они не решались. Вспомнив об этом, Изабель выдернула руку из-под теплой ладони Пьера.

– Ребенок доставляет вам неудобства? – мягко спросил супруг, притворяясь, что не заметил ее резкого жеста.

Она вздохнула. Слишком милый, слишком терпеливый, слишком нежный… в этом человеке ее раздражало все. Но в красоте она не могла ему отказать. Волнистые белокурые волосы, глаза цвета морской волны… Что ж, Пьер был очень хорош собой. Не такой высокий, как Александер, он был ладно сложен, и излишки, которые он позволял себе за столом, еще не начали оседать у него на талии.

– Да, – ответила она едва слышно.

– Если хотите, ангел мой, мы можем задержаться в Труа-Ривьер.

Она сжала губы, услышав столь ласковое обращение.

– Нет, мы и так очень задержались в дороге!

Сани вдруг сбросили скорость, послышался голос возницы. Пьер нахмурился, открыл окно и выглянул наружу. В карету ворвался ветер со снегом, который тут же усыпал кожаные сиденья и колени пассажиров.

– Базиль, что случилось? – крикнул Пьер.

– Попутчики, мсье!

Сани остановились посреди дороги, размеченной посредством срубленных молодых сосен прямо на покрытой ледяным покровом реке. Встревоженный Пьер вынул пистолет. Изабель наблюдала за ним расширенными от страха глазами.

– Оставайтесь здесь! Пойду посмотрю, что стряслось.

Чмокнув ее в нос, он вышел. Последовала долгая тишина, и Изабель представила себе с удовольствием, которого тут же устыдилась, как банда разбойников нападает на Пьера и убивает его. Но супруг вернулся к ней через несколько минут, живой и невредимый.

– Это трапперы. У них на руках раненый, он сильно замерз. Просят привязать их сани к нашим и довезти их до Батискана. Но если ты возражаешь…

– Конечно, возьмем их с собой! – сказала Изабель, выглядывая в окошко. – Не можем же мы позволить, чтобы этот несчастный умер!

Запряженные в упряжку собаки подняли лай. Мужчины с факелами сновали в темноте, привязывая сани с пострадавшим к большим саням. Один из трапперов, мужчина в шерстяном капюшоне, поверх которого была надета меховая шапка, разговаривал с Пьером. Лицо его оставалось в тени. Но когда он повернулся посмотреть на сани, свет факела, который был у него в руке, позволил молодой женщине его рассмотреть. У Изабель едва не остановилось сердце. Она готова была поклясться… Нет, быть того не может!

Взволнованная до глубины души, она отодвинулась от окна, поудобнее устроилась на сиденье, одну руку прижала к груди, а другую – к открытому от удивления рту. Сходство поражало воображение. Но это не более чем совпадение! Александер в Квебеке, с братьями, в расположении британских войск…

* * *

Спасенный лежал на постели, которую подогревали с помощью раскаленных кирпичей, попросту подкладывая их под шерстяное одеяло. Сначала они опасались, что с ногами у него совсем плохо, но, к счастью, после усердных растираний кровоток восстановился. Растрескавшаяся кожа приобрела нормальный цвет, и ее щедро смазывали целебным бальзамом из жира, добываемого из тресковой печени. Руки – вот о чем стоило волноваться. Три пальца – два на левой руке и один на правой – так и остались белыми. Если кровь не вернется, их придется ампутировать, дабы предупредить гангрену.

Огонь потрескивал в очаге, приятно согревая комнату. Человек, привыкший называть себя Жаном-Шотландцем, застыл на стуле у изголовья больного. Вперившись невидящим взглядом в пустоту, он думал о том, что Господь с весьма определенной целью сделал так, чтобы их с солдатом пути пересеклись. Это был его, Жана, шанс искупить свою вину. Это – не случай. Это – судьба. Так сложилось, что он отправился в дорогу, в Труа-Ривьер, раньше, чем планировал. Если бы они с товарищами выехали, как и было условлено, то обнаружили бы в снегу труп. Неожиданное появление на реке среди ночи упряжки и согласие владельца оказать им содействие – все это поспособствовало спасению пострадавшего. А ведь он был на волосок от смерти! Когда они его нашли, пульс едва прощупывался. И только увидев на серебряной фляжке дымку его дыхания, трапперы поняли, что в неподвижном теле еще теплится жизнь. Пока еще теплится… Жан-Шотландец дрожащей рукой коснулся плеча брата.

– Алас, простишь ли ты меня? – в крайнем волнении прошептал он, и по щекам его покатились горькие слезы.

Рука его застыла над телом больного, потом осторожно легла ему на лоб. Он был шершавый, весь в ссадинах, но теплый и розовый. Александер будет жить… В данный момент только это имело значение.

* * *

Джон два дня просидел у кровати брата, но стоило тому хоть ненадолго очнуться, как он поспешил уйти. Он не был готов к этой встрече и решил подождать, когда Александер по-настоящему окрепнет. По крайней мере тогда они с ним будут на равных. В глубине души он, конечно, понимал, что попросту пытается отстрочить неизбежное.

Дом, в котором трапперы нашли пристанище, принадлежал вдове канадского торговца по имени Андрэ Мишо. Джон работал на него прошлую зиму. Андрэ имел несчастье свалиться в реку Батискан во время ледохода и утонул у перепуганного шотландца на глазах. Джон пытался его спасти, но течение было слишком сильным, да и по льдинам к товарищу было уже не подобраться… Мари-Анн Дюран-Мишо любезно согласилась приютить их на несколько дней, но им уже пришло время уходить.