Все в его поцелуе - Джо Гудмэн

Полковник не без оснований опасался, что Элизабет перестанет с ним разговаривать.

Не успел закончиться первый поединок, как Саутертон захотел воспользоваться его вниманием. Полковник угрюмо ухмыльнулся, вороша уголья. Саут не только потребовал от Блэквуда уделить ему время, но и обозвал его проклятым ублюдком – теми словами, которыми обычно называли покойного герцога. Виконт видел, что отношения Норта и Элизабет на грани срыва, и хотел, чтобы полковник отпустил ему грехи. Вернее, один грех – грех сводничества. Ведь Саут способствовал браку Норта и Элизабет. Полковник несколько более оптимистично, чем Саутертон, смотрел на развитие супружеских отношений его друга. Словно имея на то право, полковник отпустил Саутертону грехи, сняв с Саута всю ответственность за семейные неурядицы Норта, и перешел к главному заданию Саутертона. Сауту удалось заставить весь Лондон говорить об исчезновении мисс Индии Парр. Прима «Друри-Лейн» пропустила два представления, и ее поклонники, в основном лица мужского пола, едва не спалили театр. Стало известно, что в исчезновении мисс Парр виноват Саутертон, за что его следовало линчевать и четвертовать. Во время разговора с Саутертоном полковнику пришла в голову мысль, не возглавить ли ему акцию с поисками знаменитой актрисы.

Не успел он отпустить Саутертона, как явился Истлин.

Маркиз оказался в чертовской заварушке из-за брошенной им любовницы. Слухи о его помолвке с леди Софией Колли служили еще одним препятствием к выполнению порученного ему задания.

Полковник ткнул бревно в камине кочергой, и костяшки пальцев его побелели от усилия. С Истлином ему тоже пришлось нелегко. Он буквально заставил молодого человека проанализировать собственные поступки и решить для себя, как он будет жить дальше. Задача, связанная с обеспечением военной поддержки Ост-Индской компании, не могла осуществиться, пока Ист не наведет порядок в собственном доме. В самом деле, для успеха предприятия требовалось, чтобы он пренебрег вторым ради первого, и полковник, хотя и сочувствовал Исту, стоял на своем.

Блэквуд только успел положить кочергу, как дверь приоткрылась, и вошел Уэст.

– Я ждал тебя, – не поднимая головы, бросил Блэквуд.

– Я так и думал. Остальные уже получили аудиенцию. Справедливость требует, чтобы вы и меня приняли.

Полковник не тешил себя иллюзией того, что ледяные нотки в тоне Уэста ему почудились. Темные глаза человека в кресле сузились и потемнели еще сильнее. Уэст даже не пытался притворяться приятно расслабленным. Он находился в трудном положении. Натянутый как струна, весь в напряжении, с упрямо поджатыми губами, с развернутыми плечами. Он выглядел чрезвычайно худым. Глядя на него, можно было подумать, что он одержим болезнью или безумием.

Полковник повернул кресло в сторону буфета.

– Виски будешь?

– Нет. – Уэст видел пустые бокалы, оставленные друзьями. Полковнику удалось и их напоить, и самому изрядно приложиться. Человека можно понять. У себя дома он не мог позволить себе такую вольность – врач категорически запретил ему употреблять алкоголь, и домашние тщательно следили, чтобы указания врача выполнялись неукоснительно. – Но вы можете налить себе, – добавил Уэст.

Блэквуд покачал головой:

– Я уже выпил, спасибо. Я еще вполне способен отдавать себе отчет в том, до какой степени могу позволить себе расслабиться.

Уэст сел. Блэквуд все еще оставался красивым мужчиной.

Болезнь, что терзала его ноги, не коснулась ни его внешности, ни ясного ума. С годами реакция его замедлилась, и иногда дрожь в руках выдавала его состояние, но он все еще был очень силен духом и все еще мог силой одного взгляда заставить противника раскрыться. По-прежнему виртуозно он владел методом кнута и пряника, умело сочетая похвалу и вызов честолюбию. Полковник оставался элегантным, как бы сильно ни мешала ему в этом болезнь, и элегантность тоже составляла неотъемлемую часть его образа. Уэст знал, что болезнь полковника прогрессирует. Еще прошлым летом он мог приехать в поместье Баттенберн, чтобы присутствовать на свадьбе Нортхема и Элизабет, мог самостоятельно, лишь опираясь на две палки, пройти к алтарю по проходу. Прошло всего лишь пять месяцев, а полковник уже не мог подняться самостоятельно. Что же до остального – чуть прибавилось морщинок в уголках глаз, лоб пересекла скорбная складка, да чуть больше стало седины в густой черной шевелюре.

Блэквуд опустил на нос очки в золотой оправе и одарил Уэста неожиданно мягкой улыбкой.

– Все ушли? – спросил полковник.

Уэст кивнул:

– Я только что попрощался с родителями Саутертона и матерью Нортхема. Леди Уинслоу и сэр Джеймс ушли всего несколько минут назад.

Полковник не удивился тому, что семья Иста тоже задержалась у Уэста. Так происходило всегда, с тех пор как у Уэста умерла мать. Он тогда учился в Кембридже. Но задолго до того Уэст уже стал своим в семьях его друзей, Уэста воспринимали как сироту. Сама графиня Нортхем называла герцога грязным ублюдком и защищала Уэста, несмотря на то, что именно Уэст сломал Норту нос, когда они еще учились в школе.

Блэквуд усмехнулся. Незаметно для себя Уэст принял ту агрессивную позу, которая характеризовала его еще в школьные годы, когда он успел подраться с каждым из однокашников. Блэквуд спросил себя, какое бы он составил мнение о юном Эване Марчмене, если бы познакомился с ним в школьные годы. Относился бы он к нему так же бескомпромиссно и жестко, как преподаватели и администрация Хэмбрик-Холла, или все же сумел бы разглядеть в драчливом и злом мальчишке человека страдающего и запутавшегося? Смог бы он тогда понять, что только боль Уэста делает агрессивным?

Уэст сидел на стуле прямо, положив руки на колени. Он не был расположен к вежливым любезностям, а предпочел перейти к делу немедленно.

– Почему вы никогда мне не говорили, что посещали его?

Полковник понял, о чем его спросили, но, тем не менее, вопрос его удивил.

– Я никогда не считал, что должен сообщать тебе о тех, кого я посещаю. Отчего ты решил, что для тебя я должен сделать исключение?

– Не задавайте мне вопрос, на который вы можете ответить сами.

Блэквуд бросил на Уэста острый взгляд из-под очков.

– В действительности я не уверен, что могу на него ответить. Положение сына Уэстфала не дает тебе права знать о каждом случае моего посещения твоего отца. Напротив, принимая во внимание отчуждение между вами, я мог бы решить, что тебе совершенно неинтересны наши с ним отношения.

– Но не тогда, когда предметом вашего обсуждения являлся я.

– Вот уж не думал, что у тебя мания величин. Мы обсуждали и те вопросы, которые к тебе не имели никакого отношения.

Уэст оставался неумолим.

– Но вы действительно обсуждали с ним мои дела.

Блэквуд редко колебался, но сейчас настал именно такой случай.