Мэр. Цена предательства – любовь - Евсения Медведева

– Чёрт, что курят местные дизайнеры? Пятьдесят оттенков грязи? Красная комната порока? Хотя мне очень даже подходит. Дамы в вашем городе строптивые, своенравные. Чтобы с ними справиться, нужно связать и обездвижить, – расхохотался Костя, водя находкой по моей спине.

И это было выше моих сил. Он и пальцем не коснулся, а я уже тряслась, как эпилептичка припадочная. Облизывала губы, прислушивалась, ожидая очередной атаки.

Резким движением дернул барный стул, подтянул его ближе и сел ровно за мной.

Я оборачивалась, пыталась заглянуть в глаза, чтобы понять, что он затеял. И именно в этот момент заметила кожаную папку, лежащую на журнальном столике. Молния расстегнута, белоснежные листочки так и манят…

Осталось только договориться с совестью?

– Ты зачем опять в клуб пришла, Виктория Олеговна?

Меня ломало и выворачивало!

Рассказать? Упасть на плечо и взмолиться о помощи?

Вот только где гарантии, что не превращусь в инструмент, но только не в лапах Прокофьева, а в руках молодого мэра. Рокировка? Глупая баба, возомнившая, что может сломать систему?

Эти их грязные игры, интриги, попытки урвать чужой кусок. Мир жестокий, и он мне не принадлежит. Вот и мне нужно держаться подальше от этого мира, в котором живут одни гиены.

Но как?

Выбор невелик… Предать Каратицкого, слить информацию и подставить? Тогда я стану врагом для него. Ослушаться Прокофьева и получить врага в его лице? Ха! Можно подумать, что он из дружеских побуждений отправил меня на бойню.

Но с ним есть шанс…

Не прощу себя, если с Олькой что-то произойдёт.

Не прощу!

Буду хвататься за любую соломинку, предам любого, только бы спасти мою маленькую девочку.

– Я узнала, что в тот день камеры работали. Вот только запись находится у начальника службы безопасности, а он не торопится ею делиться даже с полицией. Никто этой записи не видел, вполне возможно, что это слух… Но я должна попытаться, понимаешь? Если достать её, то Олю отпустят. Ну не брала она этих денег! Да, ударила по голове, но ведь этот придурок первый начал её лапать…

Напряжения во мне было столько, что я невольно проорала то, что зудело в груди.

– Будем считать, что я поверил, – Каратик встал, что-то щелкнул и освободил мою правую руку.

И вот тут я выдохнула… Смогла обернуться, посмотреть в его смешливые и сияющие глаза.

Странный он… И это я не про наручники, которыми он приковал меня, а про лицо. Оно такое открытое, глаза ясные, энергия хоть и мощная, но чистая. Не чувствую угрозы, агрессии.

Вика! Замолчи! Он – мэрский отпрыск. Его задницу спасут, а вот твою спасти некому!

И лучше перебежать дорожку человеку, которого ты практически не знаешь, чем Прокофьеву.

Мой диалог с совестью уже напоминал драку.

Мне было больно, стыдно и досадно, что оказалась в таком положении. Но не могла я иначе!

– Что у тебя на уме, Виктория Олеговна? Что? – стоило мне подумать об этом мужчине хорошо, как его взгляд заволокло сизым туманом.

Появился зловещий прищур, напряжение, скулы заиграли барабанную дробь, мощный кадык дёрнулся… Костя вновь толкнулся, но уже со стулом.

Замер в нескольких сантиметрах от меня, сжал край ленточки и потянул вниз, сдергивая эту ужасную повязку.

Я задыхалась! Втягивала его выдох, пьянела от аромата, душила саму себя, чтобы привести в чувство. Это стихийное возбуждение, накатывающее мощнее штормовой волны, лишало сил. Не сопротивлялась, а предвкушала.

Следила за его губами, сквозь муть пыталась распознать слова, но всё тщетно…

Как мартовская кошка льнула, тянулась, подставлялась.

И ненавидела себя за это!

А Каратицкий читал меня как открытую книгу.

На губах заиграла обворожительная улыбка, и это было последнее, что я увидела…

Он резко подался вперёд, так пошло пройдясь языком по моим губам, и они распахнулись, вбирая всю мощь мужского желания.

Толкнулся языком, вдыхая мой животный и совершенно бесстыжий стон. Он украл его, как награду, как доказательство, что наваждение обоюдное.

Подалась вперёд, звякнув цепью наручников, прижалась к груди, машинально уложила руку на его плечи и пальцами зарылась в волосы.

Горячая, пульсирующая ладонь скользила по моей шее, ласково сжимая, чтобы ощутить биение сердца, неумолимо двигалась к груди…. Пальцами пробежался по полушариям, сместился к ребрам, цепляя ткань топа, двинулся ниже…

И я замерла… Ещё сантиметр, и он наткнётся на спрятанный под плотной резинкой телефон!

– Константин Михайлович! – женский голос перекрыл истеричный стук в дверь.

Каратицкий отстранился, скрипнул зубами и рывком вскочил со стула.

– Костя! Отцепи наручники! Меня уволят! – шептала я, пытаясь схватить его, но Каратицкий лишь отмахнулся и распахнул дверь. Его мощные плечи закрывали не только меня, но и не давали рассмотреть гостя.

– Что?

– К вам приехали. Я попыталась пригласить, но…

– Хорошо, я сейчас выйду, – Каратицкий обернулся, сверкнул полным обещаний взглядом и выскочил за дверь, предусмотрительно закрыв её снаружи на ключ.

Я не смогу…

Я не смогу!

Сможешь… Здесь тоже есть камеры, а значит, Прокофьев видит всё.

Возможно, он прямо сейчас наблюдает и ждёт моего решения. Если струшу, то сдамся и потеряю шанс увидеть сестру.

И мне уже не объяснить бывшему мужу, что я не смогла добраться до документов. Вот они!

А если решусь? Возненавижу себя.

– Сука! – заорала я и рванула вперёд, цепляя носком туфли журнальный столик.

Из глаз хлынули слёзы, замутняя и без того дезориентированное зрение.

– Ненавижу вас! Лживые, подлые, господствующие… Для вас человек – мусор. Вы же прессуете, перерабатываете, а потом по второму кругу отправляете в употребление, не беспокоясь о чувствах, – продолжая рыдать, достала телефон.

Одна рука по-прежнему была прикована, поэтому добраться до документов оказалось тем ещё квестом.

Времени на терзания не осталось. Кое-как раскрыла папку и начала фотографировать документы. Сниму всё, а потом разберусь, что можно отдать Прокофьеву, а что нет.

– Игнат! В восемь утра я буду стоять у дверей СИЗО! И если меня не впустят, если начнутся проволочки, то можешь распрощаться со своими документами, ясно? – вскинула глаза, зафиксировав взгляд на крошечной красной точке, весело подмаргивающей мне из угла.

Снова убрала телефон, собрала в кучу документы, прикрыла папку и ногой оттолкнула стол. Он был тяжелый, с массивной мраморной столешницей. Металлические ножки скрипнули по деревянному полу, но он вдруг замер по диагонали.

– Чёрт… Чёрт… Чёрт!!!! – я зашипела и попыталась дотянуться ногой. Носок еле касался столешницы, но стол упорно стоял на месте.

Запястье ломило, кожа пылала, но я изо всех сил тянулась. Если оставлю всё так,