Обольщение - Лера Виннер

Растрёпанные, неопрятные люди — разбойники или просто местные негодяи вроде Эрвана.

— Какая русалка, а! — Макс, кудрявый и широкоплечий, медленно поднялся. — Ты прав, Джин. Откуда ты взялась, девочка?

Он медленно шёл ко мне, а я, заранее понимая, что это бесполезно, начала отступать.

— Я… заблудилась.

— Ну так мы поможем! — Джин тоже встал.

— Если вы окажетесь так любезны одолжить мне рубашку… — мой голос дрогнул.

Делать вид, что всё если не нормально, то хотя бы терпимо, становились всё сложнее.

Мужчины захохотали.

Из ветвей выпорхнула крошечная птичка, а я бросила быстрый взгляд вправо, пытаясь понять, успею ли хотя выскочить из кустов.

— Ты смотри, как разговаривает. Благородная, знать… — Макс шмыгнул кривым носом, а после утёр его рукой. — Никогда ещё благородных не трахал.

— Ну сейчас попробуешь! — Джин гоготнул и решительно пошёл на меня. — Ты же не против, русалка? За помощь-то платить надо, а. Давай, иди сюда!

— Да пошли вы к чёрту!

Он протянул ко мне руку с обломанными грязными ногтями, и я всё-таки бросилась бежать.

От страха я не разбирала дороги и не почувствовала боли, когда случайная ветка хлестнула по лицу.

Если они меня догонят…

Когда они меня догонят, это должно произойти хотя бы не здесь. На открытом пространстве, там, где происходящее сможет заметить Монтейн.

Если хотя бы заржёт Красавица…

— Ах ты ж сука! — глухой рык раздался неожиданно близко, над самым ухом.

Меня схватили за волосы так сильно, что из глаз брызнули слёзы, и дёрнули назад.

— А ну, иди сюда, тварь!

Джин тащил меня обратно в орешник, попутно хватая за грудь так мерзко, так сильно, что я почти ослепла от ужаса.

Макс уже взялся за свой пояс, и то, что эти мрази могли и собирались сделать со мной…

Схватив губами воздух и отчаянно боясь, что голос подведёт, я всё-таки закричала:

— Барон!

Звук потонул, захлебнулся, когда Джин зажал мне рот ладонью.

— Сейчас, пташка, ты у меня покричишь вдоволь.

Я попыталась лягнуть схватившего меня за бедро Макса, но он ловко перехватил меня за щиколотку, отводя ногу в сторону, лишая опоры.

— Ну-ка, что тут у нас…

Перед глазами потемнело, а потом в голове наступила тишина.

Не было больше ни моих криков, ни ветра, ни их отвратительного смеха. Лишь одна кристально ясная мысль: эти скоты не должны были меня коснуться. Что бы ни случилось со мной после, — не так и не эта шваль.

Отпуская себя на волю, я развернулась, схватила Джина за плечо, и спустя мгновение вонючая рука, решавшая мне дышать, пропала с моих губ.

Он завопил истошно, на разрыв, и так страшно, что не успевший ничего понять Макс попятился.

Он хотел только одного — бежать. Бежать как можно быстрее и дальше и ещё долго не оглядываться, но ни я, ни то, что я отпустила на свободу не желали отпускать его.

Мне стоило лишь податься вперёд, взяться за его запястье.

Он одёрнул руку, глядя на меня с таким же леденящим кровь страхом, с каким я глядела на них немногим ранее.

И они бы меня не пожалели. Точно так же, как не жалели других женщин до меня.

Бегло просматривая чужие воспоминания, я видела вдову, почти старуху, и совсем юную девочку, ещё даже не девушку. Бывшие солдаты, отребье, гниль…

Я уже не чувствовала ни холода, ни боли, ни неловкости за свою полную наготу, стоя над ними и глядя на то, как они корчатся на земле.

Вены под их кожей вздулись и почернели, глаза начали выкатываться из орбит. Джин вывалил набок посиневший язык и смотрел на меня. Он ещё умирал, умирал, понимая, как дорого ему обошлось желание походя поиметь случайную девку, оказавшуюся в беде.

«Будьте прокляты, твари. За каждую, кто не смогла защититься от вас».

Это были мои слова и моё пожелание.

Та сила, что ревела во мне сейчас слышала их, и я знала, что она всё для меня исполнит. Всего-то и нужно — сказать ей «да», принять как свою и перестать сопротивляться. И она сделает всё, что мне будет угодно. Подчинит моей воле даже тех, кто не привык склоняться перед чужими прихотями. Все двери окажутся открыты, любое слово станет на вес золота, потому что так, как я скажу, непременно случится.

И боли не будет.

Не будет больше ни боли, ни кошмарных снов, ни сомнений.

Только одно короткое слово — добровольное согласие.

— Мелли⁈ — Монтейн выбежал из зарослей, запыхавшийся, собранный, и остановился.

Он замер совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки, окинул взглядом почерневшие изуродованные трупы, и только после перевёл его на меня.

Я снова стояла совершенно голая перед ним, одетым, но на этот раз ни его, ни меня это не волновало.

Сила взвилась, прокатилась по спине вверх под кожей, и впервые за всё время, что мы с ней были вместе, приласкалась кошкой.

Она стелилась и пела, умоляла о возможности коснуться его. Выпить, высосать до дна, иссушить глазницы, сделать красивые пальцы крючковатым и хрупкими, как молодые веточки.

Вильгельм был полной противоположностью ей. Он мог бы стать ей достойным противником. Мог побороться с ней и даже не победить, но причинить ущерб гораздо больший — привлечь меня на свою сторону, заставить окончательно отвернуться от неё.

Всего лишь прикосновение…

Я приказала ей заткнуться. Тем тоном, которого не подозревала в себе сама, тем, который она подарила мне, однажды показав, каково это — отдавать приказы, без сомнения, в том, что они будут выполнены.

И она послушалась. С протяжным злым шипением отползла назад, а потом пришла боль.

Я содрогнулась всем телом, прижала руки к груди уже не от стыда, а от холода, заставившего застучать зубы.

Стиснув челюсть, Монтейн содрал с себя рубашку. Некрасиво и поспешно стянул её через голову, широкими шагами подошёл ко мне и взял за запястья.

Я не пыталась вывернуться или оттолкнуть его — он мог сделать со мной что угодно, потому что вместе с обжигающей болью пришла каменная усталость.

Вильгельм надел на меня свою рубашку, и когда тонкая, пахнущая им ткань коснулась кожи, я задрожала сильнее.

— Пойдём. Пойдём, Мелли. Не оглядываясь.

Крепко держа за плечи, он провёл меня прочь, и я пошла, хотя ноги уже не держали.

Почуявшая меня Красавица тревожно заржала совсем рядом — я понятия не имела о том, как долго и в какую сторону мы шли, не задумывалась о том, как мы, должно быть, выглядим со стороны.

— Сейчас. Побудь здесь.