Декаданс - Людмила Семенова

с ним ангел, он в запое только плачет да спит. А вот дед один раз спьяну избил жену до полусмерти, после чего она и сбежала, захватив шестилетнего Олега, то есть моего отца. Может быть, он и раньше ей поддавал, но тогда уж она не вытерпела, ушла, можно сказать, в никуда. Но все-таки выжила, и сына смогла вырастить без всякой помощи. Даже вовремя подсуетилась, чтобы этого урода лишили родительских прав, а то ведь он на старости лет попытался права качать, чтобы сын его обеспечивал за подаренную жизнь! Так что, Поля, если когда-нибудь услышишь, что жена не может сбежать от мужа-выродка потому, что ей жить негде и люди что-то скажут, — не верь, ей просто хороший самец важнее, чем жизнь и здоровье. Причем ладно бы свое, но она ведь и детей погубит.

— Верно, бабушка у тебя молодец, — искренне заметила Полина. — Это она потом стала заслуженным художником?

— Да, но это, конечно, было гораздо позже, ей много времени потребовалось, чтобы на ноги встать. А замуж она больше не вышла, вот отец и вырос без должного воспитания. Но я-то долго ничего не понимал, как все дети, и видел только, что папа у меня веселый, поэтичный, тяготеет к высоким материям, а не унылому быту, знает уйму всяких сказок, басен и шутеек. А с другой стороны — мама, которая вечно занята, вечно беспокоится, требует отчета, запрещает, пугает... По крайней мере, тогда все виделось именно так, и ты понимаешь, к кому мне больше хотелось тянуться. Отец всегда убеждал меня, что в его пьянке нет ничего страшного, между запоями он мог принять совсем немного и становился прямо каким-то окрыленным, рисовал, лепил, играл на гитаре, рассказывал свои байки... А то, что пить плохо и вредно, выдумали, мол, недалекие серые обыватели, которые ни на что высокое не способны и им только и остается что гордиться моральным обликом. Ты же наверняка слышала подобные бредни, верно?

Полина кивнула, и Алик продолжал:

— А как быть, если тебе их с детства вбивают в голову, под видом отцовской любви? То есть, он меня, конечно, действительно любит, но как-то странно. Мне кажется, папе всегда была невыносима мысль, что я пойду наперекор ему, прислушаюсь к матери. А он хотел иметь в моем лице не только сына, но и товарища по интересам. Поэтому и давал мне «попробовать» по праздникам, и глазом не моргнул, когда я с выпускного вернулся пьяным в дым, и наливал в мастерской, если я увязывался посмотреть, как он там со своими коллегами тусуется. Ну, потом глаза у него все-таки открылись, когда я стал от него отдаляться и он понял, что его компания мне для удовольствия уже не особо нужна...

Девушка деликатно молчала, вслушиваясь в слова Алика с неподдельным вниманием. Он тоже на некоторое время притих и наконец произнес:

— Потом я связался с Ингой. В школе она на меня не особенно обращала внимание, а когда мы попали на один курс, что-то изменилось. После отца она оказалась первым человеком, к которому мне захотелось прислушиваться, уж не знаю почему. И вот какая штука: она вроде бы пыталась донести до меня те же прописные истины, что и мать, но вызывала гораздо больше доверия и энтузиазма.

— Ну, это объяснимо, — иронично ответила Полина. — Законы природы никто не отменял, Алик.

Парень вздохнул и сказал:

— Как бы то ни было, в тот момент это оказалось благом, Поля. Я не стану вдаваться в подробности: говорить об Инге плохо просто не по-мужски, а если говорить только хорошее, так непонятно будет, с чего я ей изменил...

— Мне это уже непонятно, — тихо отозвалась Полина, встала и подошла к окну.

— Поля, прости, пожалуйста, — нервно заговорил Алик и обнял ее сзади за плечи. — Не надо прислушиваться к тому, что я сейчас болтаю, я ведь уже успел принять! На самом деле мне хорошо с тобой именно потому, что ты не учишь, не воспитываешь, не выполняешь миссию по спасению неудачника, а просто любишь.

— Да, Алик, — вздохнула Полина, собираясь с мыслями. — Послушай, тебе надо успокоиться. Может быть, я разогрею что-нибудь на ужин?

— Нет-нет, что ты! Я на еду сейчас и смотреть не могу. Вот если кофейку сваришь покрепче, не откажусь.

Полина исполнила эту просьбу и подала Алику кофе в его любимой большой кружке. Осторожно глотая обжигающий напиток, парень сказал:

— Послушай, Поля, мне жутко неудобно, что я вот так испоганил нам вечер. Прости, если сможешь...

— Ничего страшного, — тихо ответила девушка, налив себе чаю с лимоном. — Что-то часто ты просишь прощения, Алик. Успокойся, мне все это время было очень хорошо с тобой, и не думай, будто ты мне что-то должен.

Алик как будто хотел что-то сказать, но так и не решился и снова устремил взгляд в кружку.

— Тебя можно сейчас оставить одного?

— То есть? Можно, конечно, а почему ты спрашиваешь? — удивился он. — Неужели ты думаешь, что я с собой сделаю что-то криминальное? Не бойся, инстинкт самосохранения у меня пока еще работает.

— Да что ты! Я думаю, что тебе сейчас нужно как следует выспаться, а потом, на свежую голову, привести в порядок и себя, и мысли, — решительно сказала Полина. — Не надо больше тяжелых разговоров, Алик. Я уверена, что завтра все уже будет представляться тебе в более ясном и обнадеживающем свете: ведь ты, в отличие от своего папы, понимаешь, что живешь неправильно. Значит, все еще можно изменить.

— Ладно, Поля, спасибо тебе, — тяжело вздохнул юноша. — Золотое у тебя все-таки сердце.

Он проводил ее до входной двери, и спускаясь вниз по крутой лестнице, Полина почему-то ощутила внутри какой-то противный колючий комок. Ей вдруг показалось, что больше она не вернется в эту уютную и немного мрачную квартиру, да и вообще переступила ее порог лишь волей какого-то странного, необъяснимого, капризного случая, и настало время принять этот факт.

Кульминацией этих мрачных мыслей оказались слова, которые донеслись до Полины уже на улице, у дверей, произнесенные очень знакомым игривым голосом, в котором простодушие странно сочеталось с хитростью:

— Да неужели это ты, Поля?

С изумлением Полина увидела перед собой Катю Савелкину. Та смотрела на нее с каким-то странным интересом. Улыбка Кати была так же ослепительна, как ее нарядное летнее пальто