Растворяя боль - Лена Лова

нет времени себя жалеть. Сориентировавшись на месте, нахожу какие-то тряпки и привязываю амбала по крепче, чтоб не удрал до прихода остальных. Из-за возни с охранником, я потерял намного больше одной минуты. Выбегаю за Марковым, но не успев сделать и пару шагов от забора, слышу очередной выстрел, совсем рядом. Меня резко пронизывает острая боль в области правого плеча. Теряя самообладание, валюсь на бок. Я просчитался. Вдруг включаются фары, освещая пространство вокруг нас.

— Артёёёмчик! — ухмыляясь, тянет Марков, которого я побоялся упустить. Теперь он стоит совсем рядом, и ничто ему не мешает выстрелить в голову, — а я догадывался, что ты можешь быть крысой. Слишком уж хорош для обычного мента. Была у меня одна такая крыса, но быстро получила по заслугам. Вы даже чем-то похожи внешне. Не родственничек твой случайно?

— Марков, лучше сдайся, — цежу сквозь зубы, — тебе не свалить. Наши будут с минуты на минуту. Ты даже не успеешь сесть в свой вертолёт.

— Я лучше застрелюсь, чем сяду. А если у меня нет выбора, то ты отправишься со мной, — целиться мне в лоб, — хочешь знать, где ты прокололся? — ехидно улыбаясь, спрашивает, но я молчу, — так я только тебе дал приказ отправить фотоотчёт про жёнушку Андреева, а Гриша должен был позвонить. Вот тогда-то я и понял, что ты подставной, как тот. Как его там звали?

— Он был моим старшим братом, — пользуясь его удивлением, резко бью по ногам. Он падает, но успевает спустить курок. К счастью, попал в забор. Пересиливая боль в плече, вскакиваю на ноги и бью его по руке, таким образом, отбрасывая его оружие подальше, и на ходу вытаскиваю своё, — не двигайся, буду стрелять! — кричу на него, а в отдалении послышались звуки летящего вертолёта.

— Стреляй! Давай же, Тёма, — продолжает ухмыляться даже в таком положении, — в тюрьме мне не жить. Какая разница, где помирать? — продолжает двигаться, медленно поднимаясь.

— О, дай мне только повод, и я начну тебя дырявить, но не убью. Будешь мучиться, мразь!

— Мстишь?

— Возвращаю долг, — и стреляю в ногу.

Марков начинает стонать от боли, и падает, принимая обратно лежачее положение.

— Твой братишка даже не просил о пощаде, — скуля, продолжает меня провоцировать, — он умер с гордостью, но ведь умер, — доносится до меня его противный смех, заставляя меня целиться в голову. — Никогда не понимал таких людей, жертвующих своей жизнью ради какой-то работы, которая даже не оплачивается достойно. Так и сдохнешь никому не нужным.

— Заткнись! — срываю на него голос.

— Тёма, верни уже долг в полной мере, — просит Марков.

— Обязательно, — срываю ремень с рядом валяющейся сумки, не сводя глаз с него. Переворачиваю его на живот и начинаю завязывать руки, — всё тебе вернётся в полной мере, — оставил мычащего Маркова лежать на животе.

Через некоторое время с разных концов улицы подъезжают машины с мигалками. Я облокотился о внедорожник Маркова, крепче прижимая своё плечо. Боль ноет, напоминая о том, что я облажался. Надо было быть готовым ко всему, выходя из дома. Я потерял концентрацию, руководствуясь лишь безумным желанием скорее достать Маркова. Хорошо, что он не попал в жизненно важные органы.

— Макс, ты как? — обеспокоенно прибегает ко мне мой начальник.

— Жить буду, — спокойно отвечаю ему, наблюдая, как уводят ковыляющего Маркова.

— Ты получишь за всё жирный выговор. Кроме того, что ты ослушался моего приказа, подверг себя опасности, так ещё ….

— Если бы я вас послушал, он бы удрал давно, — повышая голос, резко прерываю его угрозы, — в доме трупы и один обездвижен. Все улики и доказательства в камере хранения аэропорта, — заканчиваю, понизив гонор.

— Громов, вези этого в больницу, — успокоившись, даёт команду напарнику.

Всё закончилось? Да, но облегчения я не чувствую. И наверно уже никогда не смогу почувствовать, ведь арест Маркова не вернёт моего брата. Но у меня появилась другая цель в жизни, которая даёт мне надежду на счастье, постепенно растворяя боль. Моя Леся….

Глава 20

Леся

Что творилось со мной последние два дня, не описать словами. Я была в каком-то непонятном трансе. Всё происходящее знатно потрепало мои и без того слабые нервишки. Внутри всё сжимается, как вспомню того бугая, который грубо меня хватал, его противное лицо и не менее противный запах. Синяк на моём лице разросся ещё больше, но уже не так сильно ноет. Голова иногда побаливает. Особенно, когда начинаю думать про Максима и папу. Последний хотя бы звонит и сообщает обо всём. После расставания в аэропорту Макс больше не давал о себе знать. О нём папа ничего не говорит. Всего лишь сказал, что скоро мне необходимо вернуться для дачи показаний.

Ба с дедом встретили радушно. Мы пытались делать вид, что у нас всё хорошо. Ника тщательно загримировала мой синяк на пол лица. Я старалась скрывать волосами ту часть, где от зеленого до темно-синего цвета распласталось пятно. Но бабуля всё время крутилась вокруг меня и пыталась выяснить, что со мной происходит. Пришлось придумать версию про тяжелое расставание с парнем. Только чего я не услышала про Макса. Бабушка всех демонов на него спустила, заставляя жалеть меня о сказанном.

Ника с Таней всё время ходили за мной, как хвостики, что меня знатно бесило. Единственная приятная новость — это то, что мы завтра утром сядем в частный самолет и летим домой. Предвкушаю скорую встречу с мужчиной, который во всех смыслах не даёт мне спокойной жизни.

Как только самолёт садится, моё сердце наоборот ускоряется. Почему то я подумала, что Макс будет меня встречать. Выходя из самолёта, я понимаю, что там только отец. Испытав некоторое разочарование, после приходит небольшая паника.

— Пап, ты знаешь, что с Максом? — обеспокоенно подлетаю к нему.

— И тебе привет, дочка. Спасибо, я в порядке, — он начинает с колкостей, — а ты как милая? — нежно гладит мою разноцветную щеку. Тут замечаю, что морщин у него знатно прибавилось и лицо потемнело от последних событий. Он немного осунулся, но всё же стоит передо мной и даже опускает шуточки. Значит отец точно в порядке.

— Пап, не надо, — убираю его руку, — я нормально. Где Макс?

— Не знаю. Мы с ним больше не виделись, — запинается, что-то скрывая.

— Где он? Что с ним? — начинаю злиться, — пап, скажи мне, пожалуйста, — мой голос начинает дрожать, слёзы просятся наружу, а сердце сжимается в больном спазме.

— Лесь, он жив. С ним всё хорошо. Его немного подстрелили, но ….

Подстрелили… Дальше уже не слышу. Голова начинает гудеть похлеще звука самолёта. Подрываюсь