Поймать солнце - Дженнифер Хартманн

С другой стороны, моей маме не нужны дополнительные переживания из-за того, что ее дочь прогуливает школу. Она и так едва держится на ногах. Еще один срыв как из-за запеканки звучит так же заманчиво, как обработка корневого канала стоматологом с завязанными глазами ржавой ложкой.

Пишу ей ответное сообщение.

Я: Спасибо за предложение, но я откажусь. Может быть, в следующие выходные.

Бринн: Не беспокойся! Увидимся завтра!

За этим сообщением следуют одиннадцать эмодзи с изображением счастливых солнц, розовых сердечек и коробки, наполненной суши. Полагаю, это результат скольжения пальца. Потратив еще полчаса на небольшой альбом, я быстро принимаю душ, сушу волосы феном и наношу тушь для ресниц, после чего влезаю в джинсы и выцветшую толстовку.

Услышав за окном гортанный рев заводящегося грузовика, я пересекаю спальню и раздвигаю персиковые шторы. Макс курит рядом со своим грузовиком. Он стоит, прислонившись к кузову, козырек бейсболки скрывает глаза, ноги скрещены в лодыжках, мускулистые руки загорелые после лета.

Дурацкие руки.

Это его вина, что я постоянно замечаю их, учитывая, что он склонен носить майки без рукавов. Быстрее бы наступила зима. С глаз долой, из сердца вон.

Я приоткрываю окно и высовываюсь на подоконник, вдыхая ранний утренний ветерок, наполненный ароматом росы и земли. Я стараюсь избегать Макса с момента вечеринки у костра, и это, как я понимаю, довольно хреновый поступок. Я также понимаю, что это я первая затронула тему дружбы, так что не могу винить его за то, что парень старается.

Но потом он назвал меня красивой.

Он… флиртовал.

И мои антиромантические инстинкты вспыхнули, как хорошо взболтанная банка «Доктора Пеппера» в жаркий день. Непредсказуемо и резко, оставляя после себя грязные последствия, которые никто не хочет убирать. Драматично, я знаю. Но мои защитные механизмы отличаются упрямством и тщательностью.

Макс поднимает голову и замечает меня, высунувшуюся из полуоткрытого окна. Он стягивает с головы кепку и проводит пальцами по волосам, укрощая кофейно-коричневые локоны. Я не отворачиваюсь, когда наши взгляды встречаются через оба двора. Я также не улыбаюсь и не машу рукой, но не хочу быть слишком большой стервой.

Парень смотрит на меня несколько секунд, затем опускает взгляд и пинает рыхлый гравий на своей подъездной дорожке.

А когда снова поднимает глаза, на его лице сияет маленькая улыбка.

Сначала мне хочется захлопнуть окно и убежать. Я хочу свирепо зыркнуть на него без всякой причины, просто потому, что так проще.

Но потом в голове вспыхивают воспоминания о вечеринке у костра. «Доктор Пеппер», который он принес для меня. То, как он защищал мою честь, когда Энди вел себя как кретин. Как его голубые глаза мерцали огнем и лунным светом, когда Макс смотрел на меня с чем-то, кроме отвращения. Было приятно чувствовать, что мое существование имеет для него какое-то значение. Я не была обузой или пустой тратой места. Не была чужой.

Он видел во мне ту самую маленькую девочку с детской площадки.

А главное, видел во мне не только сестру Джоны Санбери.

Поэтому я улыбаюсь в ответ, нерешительно, мягко. Это не полноценная улыбка, но настоящая попытка.

Она засчитывается.

Затем я отхожу от окна и заканчиваю собираться в школу, изо всех сил стараясь не обращать внимания на щекотание в груди.

* * *

Я как раз начинаю жевать, когда слышу его.

Скрипучий, ужасный звук моего собственного голоса. Рыдающий. Умоляющий. Задыхающийся в водопаде слез, пропитанных любовью.

«Он не плохой человек, клянусь. Он хороший. Это недоразумение. Пожалуйста, пожалуйста. Поверьте ему. Он мой старший брат… Вы должны поверить, что он невиновен».

Кукурузный хлеб превращается в камни у меня во рту. Сухие, твердые, горькие комочки. Крошки слетают с моих приоткрытых губ, а желудок скручивается.

Меня тошнит. Вот-вот может вырвать.

— Посмотрите, как этот неудачница защищает монстра, — усмехается голос из-за соседнего стола, принадлежащий какой-то безымянной девушке.

Ученики сбегаются посмотреть видео, и кафетерий превращается в тюремную камеру.

Я заперта за решетками. Охранники ходят взад-вперед, глядя на меня с отвращением.

Виновна.

На несколько секунд я делаю вид, что не замечаю суматохи, происходящей рядом со мной. Притворяюсь, что не замечаю, как мою боль выставляют на всеобщее обозрение и высмеивают старшеклассники. Сидя в одиночестве, как обычно, я пытаюсь разжевать кукурузные крошки во рту и проглотить их, надеясь, что они не разорвут ничего жизненно важного, пока будут проходить через горло.

— Эй! Санбери.

Я натягиваю шапку на уши. Может, все подумают, что у меня в ушах наушники, и сдадутся. Нет никакого удовольствия в том, чтобы мучить кого-то, если жертва ничего не замечает.

Все заканчивается раньше, чем мне хотелось бы.

С моей головы срывают шапку и бросают на грязный линолеум.

— Эй! — Я вскакиваю со скамейки. — Не трогай меня, свинья.

Один из футбольных приятелей Энди — Хит — пристально смотрит на меня. Под ярким светом кафетерия его волосы выглядят как тошнотворный оттенок желтушного солнца в туманный день, а глаза на один оттенок темнее мерзости. Он сует мне в лицо свой мобильный телефон, демонстрируя кадры моего отчаянного обращения к СМИ.

Я понимаю, что заступаться за убийцу на национальном телевидении было серьезной ошибкой с моей стороны, но трудно извиняться за горе. Горе делает то, что хочет, и когда хочет. Мне едва исполнилось шестнадцать лет; опустошенный, растерянный ребенок, чья жизнь только что была разрушена выстрелом из полуавтоматического дробовика.

Я отпихиваю руку Хита от своего лица и прорываюсь мимо него и стайки хихикающих девчонок рядом с ним.

Он хватает меня сзади за рубашку.

Мои глаза чуть не вылезают из орбит от шока, что у него хватило наглости тронуть меня.

— Какого черта? Я сказала: «Не трогай меня».

Хит фыркает, отпуская меня.

— Тебе не место в нашей школе. Я удивлен, что тебя вообще сюда зачислили, учитывая, что ты встала на сторону самого дьявола.

— Он мой брат, — выплевываю я сквозь стиснутые зубы. — Я была напугана и убита горем. Оставь меня в покое.

— Посмотри на себя в этой модной одежде, плачущую слезами сочувствия этому убийце. — Безымянная девушка указывает на видео.

Хит перематывает кадры.

Крепко стиснув зубы и чувствуя, как подступают слезы, я смотрю на экран телефона. Я одета в брючный костюм за девятьсот долларов, волосы уложены и завиты, губы накрашены ярко-розовым блеском. Мои глаза налиты кровью, губы дрожат от потери. Мама стоит рядом со мной, обнимая меня одной рукой, уткнувшись лицом мне в плечо, когда разрывается на части перед камерой.

Тошнота накатывает на меня. Желчь ползет по горлу.

Я не буду