(С)нежное чудо - Яра Саввина

скрывался страх. Как бы то ни было, а её умение переобуваться на ходу я оценила. Это надо же так мастерски отыграть спектакль что, не зная всей правды, я бы наверняка поверила. Столько праведного негодования в её голосе, столько показной искренности. Ну и лицемерка. Будто и не она мне сутки назад воспевала умницу-красавицу Наташеньку, идеально подходящую для её сыночка, которую сейчас была готова удавить собственными руками. Удивила, свекровь, ничего не скажешь. Прямо-таки актриса.

Вот только Полянский дураком не был и умел сопоставлять факты.

– Получается, Ксения была права, сказав, что видела тебя в аэропорту, – Анатолий Валерьевич разочарованно покачал головой. – Всё-таки не ошиблась, – скрестив руки на груди, он говорил довольно тихо, но каждое его слово будто клеймом отпечатывалось в сознании, неся в себе такую угрозу, от которой зашевелились волосы на макушке.

– Я всё это время был здесь, с женой и дочкой, – нагло заявил Ершов, поглядывая на то, как его мамуля пытается вытолкнуть за дверь теперь уже бывшую претендентку в невестки, шипя на неё, как рассерженная гадюка. – Ваша секретарша – безмозглая дура, которая в своих очках не видит дальше собственного носа. Неужели вы поверили девке?

Ох, зря он это сказал.

Покраснев от гнева, Полянский бросился к нему и, схватив за грудки, хорошенько встряхнул, впечатав спиной в стену. Что могу сказать, за милейшей внешностью эдакого добродушного старика скрывалась недюжинная сила. И это было достойно уважения.

Глядя на то, как недомуж трясётся от страха, я ощущала растущее в душе ликование. Мне пришлось вытерпеть столько боли и унижения за последние дни из-за его самодурства, что жалости к нему не испытывала, лишь ехидное удовлетворение от того, что он получил по заслугам.

– Эта девка, как ты выразился, щенок, моя дочь, – прорычал начальник. – А вот ты… Я же к тебе, как к сыну… Поверил, впустил в свой ближний круг…

– А он оказался куском дерьма.

От знакомого голоса бешено забилось сердце, и горячая волна безумной радости окатила с головы до ног. Немного сместившись, чтобы в поле зрения попал дверной проём, я выдохнула, ощущая, как исчезает невидимый стальной обруч, давивший на грудь и мешавший нормально дышать.

Перед распахнутой настежь дверью стояло несколько мужчин, и впереди всех – Саша. Растрёпанный, осунувшийся, с залёгшими под глазами тенями, но с горящим от ярости взглядом. А позади этой компании я заметила сестру, которая нетерпеливо подпрыгивала, в попытке разглядеть за широкими спинами, что происходит в квартире.

Слёзы хлынули по щекам от облегчения. Приехали! Не бросили!

Отодвинув с дороги Ларису Ивановну и Наталью, которые вцепились друг другу в волосы и не замечали происходящего вокруг, Бестужев прошёл в коридор, не спуская убийственного взгляда с Ершова.

– А что делают с дерьмом, чтобы оно не воняло? – процедил он, и сам себе ответил: – Закапывают в землю.

Трусливо взвизгнув, Михаил попытался спрятаться за спину Полянского, но тот, презрительно оттолкнув его, отошёл в сторону, предоставляя Александру место для серьёзного «разговора».

Благодарно кивнув, Саша, без предупреждения, впечатал кулак в физиономию Ершова. И из сломанного носа последнего хлынула кровь.

Заверещав, как девчонка, Михаил сполз по стенке. Услышав его вопли, свекровь ринулась на помощь, забыв про Наталью. Но ребята, приехавшие с Бестужевым, её не пустили, скрутив руки за спиной и заклеив рот липкой лентой, чтобы не орала и не пугала соседей. Вдовина же, под шумок, тихонько смылась, решив, что отомстила достаточно и привлекать к себе лишнее внимание не стоит. Останавливать её никто не стал.

– Знаешь, мразь, – присев перед Ершовым на корточки, прорычал Саша, – когда я смотрел видео с камеры наблюдения из коридора клиники, где было чётко видно, как ты бил Снежу, я собирался свернуть тебе шею сразу же. Но тогда бы для тебя всё закончилось слишком быстро и просто. Это не наш вариант. Я хочу, чтобы ты страдал. И, поверь, страдать ты будешь.

Схватив за горло, Бестужев поставил его на ноги и резко ударил в живот. После чего вывернул руку так, что Ершов снова заорал.

Жалобный плач Катюши, разнёсшийся по квартире, заставил Сашу прийти в себя.

– Для тебя уже готово место в обезьяннике, – гораздо спокойнее произнёс он. – Но мы ещё не закончили, так что не расслабляйся.

Вошедшие в квартиру мужчины в полицейской форме увели Ершова и его мать. Когда они появились, я даже не заметила. Впрочем, ни на кого кроме Саши и не смотрела. Испугалась ли я, увидев, каким жестоким он может быть? Нет. Нисколько. Я знала точно, чувствовала всем сердцем, всей душой, что эта ярость будет направлена только на врагов и недоброжелателей. Нас с Катюшей она не коснётся.

– Прости за то, что тебе пришлось всё это увидеть, – подойдя ко мне, Александр протянул руку, собираясь прикоснуться, но тут же её отдёрнул. После чего настороженно заглянул в глаза, словно боясь прочесть в них осуждение или неприятие.

– Спасибо, что не бросил нас, – всхлипнув, я сделала шаг к нему навстречу, и мужчина осторожно притянул нас с Катюшей к себе, обнимая.

Малышка тут же притихла, будто почувствовав родную кровь.

– Этого никогда не будет, – произнёс Саша, и нежное прикосновение горячих губ обожгло висок.

На душе стало так спокойно и хорошо, что я поверила ему. Не промелькнуло даже тени сомнения в том, что он лукавит. Этот мужчина не бросит и никогда не предаст. Я знала это точно.

Глава 20

Несмотря на то, что всё плохое, казалось, уже позади, я подсознательно ждала каких-то новых неприятностей. Но потолок на голову не рухнул, Ершовых с извинениями не вернули обратно, даже Полянский никаких претензий предъявлять не стал. Вместо этого он, как ни в чём не бывало, прошёл в гостиную и, махнув рукой своим сотрудникам, давая команду следовать его примеру, разместился за накрытым столом, принимаясь за еду. Похоже, этот «Гранит непоколебимости», решил выжать из вечера всё возможное. Он пришёл на ужин? Значит, надо поужинать. И даже отсутствие хозяев, которых увели полицейские, не станет ему в этом помехой.

Да, мне бы такие нервы, а то свои что-то начали подводить в последнее время.

Следом за облегчением, накатила давящая усталость. Казалось, на мои плечи разом опустили непомерную тяжесть, удержать которую оказалось практически невозможно. Такое часто бывает после сильного эмоционального перенапряжения, когда весь резерв организма уходит на то, чтобы держать себя в руках, скрывая слабость, пряча чувства и эмоции от других за показным безразличием или бравадой. А после наступает откат, который может утянуть в такую пучину