Бурная ночь - Дебора Рэли

Отец так внимательно посмотрел на него, будто был и в самом деле заинтересован работой Фредерика.

– Значит, ты вкладываешь деньги в химеры.

Фредерик рассмеялся, такое определение ему понравилось. Большинство считало его практичным человеком, живущим в соответствии с расчетами, расписаниями и логикой. И только немногие понимали, что за этим фасадом скрывается поэт.

– Можно сказать и так.

Фредерик позволил своему взгляду задержаться на чертах, столь мучительно похожих на его собственные.

– Могу я спросить, откуда вам столь многое известно о моих делах?

– Даже на таком расстоянии от города циркулируют рассказы о твоем гении в делах, – уклончиво заметил отец. – В «Пост» было написано, что ты обладаешь даром Мидаса.

Фредерик ответил коротким смехом, представив долгие часы изнурительного труда, вложенного в то, что теперь стали называть «даром Мидаса».[3]

– Мог бы только пожелать, чтобы это было правдой.

– Верно.

Улыбка, осветившая было сухие изящные черты, померкла.

– Очень немногие понимают, что успех – результат тяжелого труда, а не удачи. И самопожертвования. Отец понизил голос, и в словах его послышалась печаль. – Всюду и всегда требуется приносить жертвы.

Жертвы? Что за странное слово он выбрал! И чем ему пришлось пожертвовать?

– Похоже, вы хорошо понимаете, что означает тяжкий труд. – Фредерик обвел рукой недавно заново обставленную комнату: – Поместье, по-видимому, приносит хороший доход.

– Так было не всегда.

Лорд Грейстон осушил стакан с шерри и отставил его.

– Прежде чем я унаследовал титул, мой отец ухитрился почти все спустить за долги, а старший брат обещал последовать по его стопам. Оба воображали, что смогут продолжать выкачивать из поместья деньги, не заботясь о том, чтобы вкладывать средства в землю и людей, работающих на земле.

– Часто путешествуя по Англии, могу сказать, что для землевладельцев это обычное дело, – не смог удержаться от замечания Фредерик.

Иногда быть незаконнорожденным неудобно и обременительно, но это пустяк по сравнению с жизнью слишком многих арендаторов.

– Ты прав, – охотно согласился отец. – Я пытался стать гласом разума, но, так как я был младшим сыном, моего мнения не спрашивали, а если я его высказывал, это не приветствовалось. Мой брат обвинил меня в попытке подорвать его авторитет у арендаторов и запретил мне говорить с ними.

Впервые за долгие годы отец допустил Фредерика в свою жизнь, и Фредерик почувствовал себя заинтригованным.

– Должно быть, такое положение было тяжким.

– Оно было почти невыносимым, – с кислой улыбкой ответил лорд Грейстон. – И по правде говоря, я испытал облегчение, когда меня вынудили уехать…

Эта фраза была прервана, и лорд Грейстон резко повернулся и подошел к окнам. Кажется, он открыл Фредерику гораздо больше, чем собирался, и Фредерик сделал все возможное, чтобы вести себя, как всегда.

– Это я хорошо представляю, – сказал он, отставляя стакан. – Для каждого тяжело стоять в стороне и наблюдать за тем, как гибнет родной дом.

Он умолк, понимая, что не стоит напрямик спрашивать, почему отцу пришлось уехать из Оук-Мэнора. Он, возможно, и был болваном, но не полным дураком.

– Вы уехали в Лондон?

– В Винчестер, – резко ответил отец.

– Конечно. Ведь леди Грейстон, кажется, родом оттуда?

– Да.

Лорд Грейстон повернулся к сыну и теперь смотрел на него с привычным для Фредерика настороженным и замкнутым выражением. Краткий миг близости прошел.

– Думаю, обед готов. Не пойти ли нам в столовую?

– Конечно.

В неловком молчании они проследовали по тихим коридорам в столовую. Несмотря на то, что за длинный полированный стол легко могло усесться добрых двадцать гостей, в комнате с темными панелями царила атмосфера тепла и уюта, создаваемая, возможно, большим камином и высокими, как башни, окнами, из которых открывался вид на прекрасный розовый сад.

В молчании отец и сын уселись за стол, а лакеи принесли подносы с черепаховым супом, тушеной форелью и любимым блюдом Фредерика – керри из омара.

Только когда по знаку отца слуги покинули комнату, старик сделал заметное усилие смягчить суровую атмосферу, которой окружил себя.

– Тебе удобно в гостинице? – спросил он, наливая вино.

Фредерик попытался скрыть изумление. К чему он, черт возьми, клонит? Отец никогда не задавал личных вопросов своему незаконнорожденному сыну. Никогда даже не узнавал о состоянии его здоровья.

Смакуя керри из омара, Фредерик лишь пожал плечами. Каким бы странным ни был этот интерес лорда Грейстона к нему, он отлично соответствовал цели Фредерика.

Старик уже сообщил ему, что в молодости был вынужден покинуть Оук-Мэнор и что, после того как вступил в права наследства, принес какую-то жертву.

Конечно, этого было очень мало, и едва ли эти откровения могли привести к намеченной цели, тем не менее, теперь Фредерик знал больше того, что ему было известно до приезда сюда.

К тому же не одни прошлые грешки отца мучили загадочностью и неизвестностью.

Возможно, лорд Грейстон поможет ему раскрыть тайну миссис Порции Уокер.

– Очень удобно, – с едва заметной улыбкой ответил Фредерик. – Не думаю, что когда-нибудь мне доводилось останавливаться в таких безупречно чистых комнатах или наслаждаться столь безукоризненно приготовленной едой. У миссис Уокер явный талант. Она умеет управлять первоклассным заведением.

– Уокер? – Отец нахмурился, будто вспоминал, не знакомо ли ему это имя. – Конечно. Дочь Мелфорда.

– Вы ее знаете?

– Я знаю о ней, – возразил старик. – Ее отец был другом моего брата. Насколько припоминаю, у них было множество общих интересов, включая пристрастие к дорогим куртизанкам и игорным столам.

Это, вне всякого сомнения, означало, что отец Порции был аристократом. Грейстоны не стали бы водиться с немытыми и неотесанными бедняками.

– Довольно странно, что женщина столь высокого происхождения стала владелицей уединенной гостиницы.

Отец пожал плечами:

– Кажется, с ней был связан какой-то скандал.

Фредерик потянулся к бокалу с вином.

– Я случайно узнал, что ее отец исчез в Индии, когда его долги стали непомерно огромными.