М+Ж. А черт с ним, с этим платьем! - Евгения Пастернак

Это был тот случай, когда чтение заменяет размышления.

За неделю отшельничества я основательно выел холодильник, отрастил щетину «а ля Леонид Парфенов», выпил полбутылки водки и освежил в памяти сокровища американской фантастики.

К 22 июня меня отпустило. Как обычно, невыносимо болела голова – нет, башка. Ощущалась общая вялость. Ничего не хотелось, но воля уже начинала беспокойно шевелиться. Я убрал на кухне и побрился. Мир по-прежнему пребывал в заднице, но уже хотелось познакомиться с новостями. Телевизор ничего не дал, и я врубил компьютер. Истосковавшийся по информации модем фирмы «Асогр» радостно заверещал. Почтовый ящик ломился от предложений увеличить самое необходимое и тематических рассылок. Писем от живых людей практически не оказалось – даже от моей далекой провинциальной подруги.

Теперь оставалась самая неприятная часть выхода из кризиса: следовало обзвонить наиболее близких знакомых и извиниться (перед теми, кто в курсе моих странностей) или что-нибудь наврать (тем, кто не в курсе).

Первый звонок по праву принадлежал Машке.

– Привет, – сказала она, и в голосе прозвучала усталая мудрость, – опять?

– Ага, – согласился я, – понимаешь…

– Да понимаю, – усмехнулись в трубке, – все понимаю. А у меня позавчера день рождения был. Мне исполнилось тридцать два.

Я закусил губу. Пропустить Машкины именины – это непростительно.

– Слушай, Сергей, – продолжала трубка, – дело не в дне рождения, дело в том, что мне тридцать два. И я старомодная, но я хочу семью. А ты не хочешь. И я не буду тебя заставлять. Хотя могу. Но мне это не надо.

– Не нужно, – автоматически поправил я.

– И не нужно тоже, – согласилась трубка. – Короче, пока. Желаю счастья. Мне было с тобой хорошо. Не обижайся, ладно?

Какое-то время я слушал короткие гудки. А я-то считал Машку похотливой дурой. Хотя и заботливой. А ей, оказывается, тридцать два. И она не просто хочет замуж, а хочет, чтобы и ее избранник хотел жениться. Дела…

Вот теперь был повод конкретно напиться.

* * *

– Гадина! Гадина! Гадина!

Слезы размазывались по лицу, тушь не размазывалась, ее давно смыли предыдущие слезы.

– Сволочь! Гадина! Я к нему, а он… Качок хренов. Мозги бы себе накачал! Больше никогда в жизни!

Тут я разревелась с удвоенной силой.

На улице темно, холодно. О том, чтобы идти на остановку, не могло быть и речи. На такси приехала в пустую квартиру, начала звонить подругам. Одна вообще не ответила, вторая детей спать укладывала, третья с мужем ушла в театр. Все были кому-то нужны, кроме меня. И вот тогда, уже совсем зайдясь от горя и безысходности, я позвонила Наташке. Звонила сразу на мобильник, потому что она могла быть и не в Москве, а где угодно. Может, за границей работает, может, на гору лезет. Но одно я знала точно: даже если Наташка висит на горе, она обязательно возьмет трубку. Будет висеть на одной руке.

Трубку Наташка взяла практически мгновенно, и сразу стало понятно, что нигде она не висит, а в машине едет.

– Наташ, привет, ты в Москве?

Мы знаем друг друга уже семнадцать лет, и, услышав мой придушенный рыданиями голос, она сразу сказала именно то, что я от нее и ждала.

– Что ты там ревешь, дуреха, приезжай!

– Угу.

– Жду.

Я посмотрела на часы. За 20 минут собралась, за 23 доехала до вокзала, через 4 у меня на руках был билет, через 15,5 поезд тронулся. Итого: через 92,5 минуты я спала в поезде, а через 14 часов и 12 минут после нашего разговора сидела на кухне у Наташки и разбавляла слезами свежезаваренный чай.

Наташка была просто душка.

– Понимаешь, меня никто не любит…

– Кто? Кто конкретно тебя не любит?

– Никто…

– Конкретно!

– Мужики все.

– Конкретно!..

– Знакомые мужики.

– Имей совесть. У тебя два любовника, ты еще третьего хочешь?

– Не хочу! Я и этих не хочу!

– Чего тогда ревешь?

– Я хочу одного, но другого…

– Какого?

– Такого, чтоб меня любил…

– А эти не любили?

– Меня никто не любит…

Наташка взвыла и удрала на работу.

* * *

Напиться мне так и не удалось.

Во-первых, для этого нужно было пойти на улицу, на что я пойти не мог. Во-вторых, мучительно захотелось заглянуть в свои «Лабиринты». И не просто заглянуть, но и написать что-нибудь – лишь бы не думать, лишь бы пережить похмелье…

Но Печальный Зверь уже смотрел куда-то в одному ему ведомую даль. Его когтистые крылья внезапно расправились, с неистовой силой ударили темный воздух, – и чудовище исчезло так же внезапно и беспричинно, как появилось. Мгновение странники еще стояли, словно пытаясь разглядеть в Астрале след своего недавнего союзника, а затем, очнувшись, бросились к истекающему кровью Магу.

Я перечитал созданное за последние пятнадцать минут и понял, что на улицу сходить все-таки не помешало бы. Проветриться.