Забавы Амура - Наталия Вронская

— Сударыня, — перед Любавой в почтительном поклоне склонился дворецкий. — Прошу вас…

Девушка поднялась и, едва отринув свои воспоминания, вся будто в тумане, пошла вслед за слугой. Они шли длинными покоями, затем поднялись по потаенной лестнице наверх и, наконец, Любава оказалась в сравнительно небольшой комнатке, напоминающей рабочий кабинет. Но кабинет, несомненно, тайный. Дворецкий тут же исчез за дверью. Любава осмотрелась: небольшое окно, размером таковое, какие лишь в теремах раньше бывали; стол, заваленный бумагами, кресло перед ним. Еще одно небольшое кресло перед столиком из наборного паркета…

— С чем пожаловали? — раздался за ее спиной негромкий низкий голос.

Девушка вздрогнула и, чуть не подскочив от неожиданности, обернулась. Перед ней стоял сам герцог Бирон — его светлость. Она смотрела на него в упор, не мигая, не в силах отвести взгляда от его лица. Он был именно таким, каким она воображала его себе: грузная фигура, тяжелое лицо, внимательный недобрый взгляд.

— Что же вы желаете, сударыня? — сказал снова герцог.

Он отошел от двери и прошел в глубь кабинета.

— Что же вы молчите, Любовь Николаевна? — продолжал он. — Онемели?

— Нет, — только и нашлась, что сказать девушка.

— Смотрите, — усмехнулся герцог, — не то я знаю много способов, как заставить человека разговаривать, даже если он этого не хочет.

При сих словах Любава побледнела.

— Я хочу разговаривать, — невольно произнесла она.

Почувствовав ее испуг, герцог посмотрел на нее пристальнее:

— Что? Боитесь?

— Боюсь, — честно ответила она.

— Зачем тогда явились? Я вас, кажись, не звал.

— Я хочу… — Любава осеклась, встретившись с ним взглядом. — Мне надо… Надо говорить с вами… Просить… — прибавила она.

— Ну вот — «просить». — Бирон тяжело опустился в кресло, стоявшее перед столом. — И вы сюда явились просить… А я уж было подумал…

Девушка не решилась переспросить, что он подумал, хотя вопрос этот вертелся у нее на языке. Она все так же стояла перед ним, но герцог и не подумал предложить ей присесть.

— Говори, — велел он. — Тетка твоя весьма разговорчива. Посмотрим, какова ты…

— Но как?.. — Любава было хотела удивиться, откуда он знает про тетушку и про то, что она — Любава — ее племянница, но тут она душевно укорила себя за глупость: «Да как откудова он знает! Как бы я сюда попала, ежели бы не тетушка!»

— Говори же, ну! — тем временем поторопил ее Бирон. — Не то я сам разговорю тебя…

Сколько угрозы было в его голосе! Любава вздохнула и, набравшись храбрости начала:

— Ваша светлость. У меня до вас есть просьба… Нынче был арестован один дворянин. — Девушка говорила медленно, то и дело запинаясь.

Герцог поморщился:

— Имя?

— Дворянина? Иван Боратынский…

Бирон поднял на нее глаза:

— Он твой любовник?

— Нет, — обескураженно ответила Любава.

— Что же ты просишь за него?

— Я… Я люблю его, — вдруг просто ответила девушка.

— Любишь? Хорошо… — Герцог опустил глаза и будто задумался.

Он перебирал пальцами рук и вовсе не смотрел на Любаву.

— Что же, а он любит тебя? — спросил он.

— Я не знаю, — сказала она.

— Что же ты хлопочешь за него?

— Но я его люблю, — воскликнула она.

— Думаешь, ты его освободишь, а он от радости тебе на шею кинется?

— Нет, — недоуменно произнесла Любава. — Я просто так…

— Ясно, — прервал ее герцог. — Твой Боратынский — государственный преступник. Теперь его допрашивает особая следственная комиссия, — при сих словах, Бирон поднял указательный палец вверх.

— Ваша светлость, — трепеща от страха за Ивана, пробормотала Любава.

— Может быть, и ты преступница? Ты в сговоре с ним? — Бирон уставился на нее в упор, буравя своими глазами ее глаза. — Ты в сговоре против меня?

— Нет, нет! Я ничего не знаю! И он не в сговоре! Он ни в чем не виноват! — в этих ее восклицаниях было столько уверенности, что Бирон, хотя он и не сомневался в виновности Боратынского, поверил в то, что Любава, по крайней мере, ничего о том не знает.

— Что же, — протянул он, — я верю тебе. Верю, что ты ничего не знаешь… Но как же мне поступить?

— Ваша светлость, отпустите его! — Девушка с мольбой сложила руки на груди. — Отпустите!

— Что же, просто так?

— Я бы чего только ни сделала, лишь бы вы отпустили его. — На ее глазах заблистали слезы.

Любава зашаталась. Еще миг, и упадет она в обморок, прямо к ногам всесильного регента! Она опустила лицо в ладони. Вся ее фигура выражала полное отчаяние и какую-то трогательную покорность перед судьбой.

— Мне больше некого просить, некого умолять… Не губите его, ваша светлость, — прошептала девушка. — Я не вынесу этого…

— Не плачь. — Бирон махнул рукой. — Сядь.

Любава подчинилась. Она с трудом опустилась в кресло и попыталась подавить слезы, потому что боялась вызвать этим новое неудовольствие регента. Бирон тем временем пристально смотрел на нее. Любава чувствовал этот взгляд, но сама на него глаз не поднимала — боялась.

— Посмотри на меня, — приказал он.

Девушка вздохнула и, взяв себя в руки, подняла глаза на герцога.

— Плачешь? Не плачь… — Казалось, регент задумался. — Я, пожалуй, и отпущу Боратынского, — тихо прибавил он, — но…

— Но что? — поспешно переспросила Любава, в которой надежда запылала с новой силой.

Вот! Права была тетушка! Добр герцог, великодушен!

— Но это очень сложно сделать, — медленно сказал регент.

Как изменчиво было ее лицо, как податливо чувствам! Вот только что оно было таким горестным, но вдруг в единый миг запылало надеждой и счастьем… Герцог смотрел на девушку и молча дивился: и ей, и своим собственным чувствам. Эта откровенность, эта сущая невинность перед ним надеялась на то, что он будет добр без рассуждений и снизойдет к ее просьбе. Но он уже давно недобр и никогда ничего не делает без собственной выгоды. Ах, как она нравится ему! Бывал ли он влюблен в своей жизни? Что ж, бывал… Но давно с ним не было такого, как нынче. Он готов был даже выпустить этого заговорщика, хотя мог бы и обмануть ее. Да, он выпустит этого Ивана. С насмешкой герцог произнес про себя это имя — «Иван». Да, выпустит! И покажет ей на что способна его собственная власть. Выпустить опасного заговорщика — и не бояться последствий. Потому что и на воле все они — под его рукою. А взамен, конечно, он будет разуметь собственную выгоду. Эта девочка достанется ему. Что бы ни говорили! Императрицы уже нет, и он теперь полновластный хозяин. Его семья? Не его печаль! Но вот согласится ли она? Только что твердила, что на все согласна, да полно! Знает ли она, что это такое — все? Что разумел девичий полудетский ум под сим словом — «все»? То ли, что думалось ему, или что иное?..