Свитки Магдалины - Барбара Вуд

Бен положил ручку и протер глаза. Потеря третьего свитка была весьма досадной. А пустоты в этом свитке просто выводили из себя. Он начал терять терпение и раздражаться.

Бен машинально встал, подошел к окну и посмотрел на улицу. Что-то беспокоило его. Обычно он садился за работу и тут же приступал к ней, но сегодня вечером все происходило наоборот. Читая слова Давида, он терял покой и начинал волноваться.

Тут ему в голову пришла Джуди Голден. Почему он столь необдуманно выболтал ей новость о четвертом свитке, ведь он дал себе слово, что больше не будет посвящать ее ни в какие тайны! Джуди ведь не тянула его за язык, не настаивала на том, чтобы он ей об этом говорил. Это ведь он побежал за ней и задержал ее на минуту. Тогда почему же он все же рассказал ей о свитке в тот момент, когда она собиралась уходить?

Бен некоторое время расхаживал по комнате, чуть прихрамывая. Его также беспокоили и другие вещи. Он с чрезмерным нетерпением ждал, когда получит следующие свитки, его раздражало, что свитки доставляют слишком медленно. Бен завидовал Джону Уезерби: тот находился прямо на месте событий и обнаруживал кувшины в том положении, в каком их оставил Давид бен Иона.

Мучительные раздумья Бена прервал телефон. Он собрался было не обращать внимания на него, но все же решил поднять трубку.

– Привет, любимый, – раздался неясный голос Энджи. – Я тебе помешала?

– Я уже перевожу новый свиток.

– Правда?

– Сегодня от Уезерби пришел четвертый свиток. Переводится с большим трудом.

Энджи тихо рассмеялась:

Не знаю, мне радоваться или жалеть тебя.

– С какой стати?

– Я рада, что ты получил новый свиток, но сожалею, что он трудный. – Она умолкла. – Бен?

– Да?

– Ты говоришь как-то странно? С тобой все в порядке?

– Я чувствую себя хорошо. Я просто думаю.

– Не зайдешь ко мне?

– Не сегодня. Я уже много перевел и хочу закончить работу.

– Разумеется, – пробормотала она. – Я понимаю. Все же если ты проголодаешься или тебе станет одиноко… Я буду на месте.

– Спасибо. – Он уже хотел распрощаться с ней, но передумал и позвал ее: – Энджи?

– Да, дорогой.

– Разве ты не хочешь узнать, о чем говорится в четвертом свитке?

На другом конце наступила тишина.

– Ладно, как бы то ни было, – продолжил он, – все это действительно скучно. Речь идет лишь об учебе Давида бен Ионы в Иерусалиме. Пока, Энджи.

Указательным пальцем он нажал на кнопку приема, затем прислушался, проверяя, действительно ли связь отключена, и совершил такое, чего не делал ни разу в жизни: не опустил трубку на рычажок.

…Ученые-богословы. Мы знали, что потребуется не один год упорных трудов, множество жертв, и даже тогда немногие добьются успеха. Мы с Саулом выбрали раввина Елеазара… самого знаменитого учителя в Иудее… [чернила размазались]… его слава. Мы хотели достичь вершин. Мы знали, что нас будут высоко ценить, если мы выдержим учебу. Однако к нему обращалось так много юношей, а он отбирал из них совсем немногих. Мы с Саулом решили не отступать.

Моя семья удостоилась бы самых великих почестей, если бы я приложил усилия и смог бы стать учеником великого Елеазара.

Я испытывал страх перед возможной неудачей. Я знал многих юношей, которые обращались к Елеазару, но были отвергнуты. Однако Саул не сомневался в успехе. Саул… гордый и счастливый мальчик со смеющимися глазами и… ртом. Каждый день он твердил мне, что у раввина Иосифа мы были лучшими учениками. Однако, когда я услышал, какое множество юношей просят Елеазара взять их к себе в ученики, меня снова охватила печаль. По этой причине… [большой пробел в папирусе]… с Саулом. К празднику опресноков^[18] мы… [почерк неразборчив]… и я целыми ночами мучился от страха.

Однако Саул, похоже, ничего не боялся. К тому же у него было много друзей, ибо он умел рассказывать забавные истории и смешить всех. Я восхищался Саулом за его сообразительность и беззаботную манеру поведения и часто жалел о том, что не могу быть столь общительным и откровенным, как он, и быстро заводить друзей. Мы часто бывали вместе…[папирус разорван]… вместе молились в храме. Мы с Саулом стали ближе, чем мои братья, и тут же спешили ()руг другу на выручку. В Иерусалиме он заменял мне семью, он был моим единственным другом, и я искренне любил его. Если бы обстоятельства потребовали, я бы легко отдал свою жизнь за Саула.

Закончив с текстом первой фотокопии, Бен снял очки, осторожно положил их на стол и стал потирать глаза. Он невольно взглянул на теснившиеся арамейские буквы, скопированные под инфракрасными лучами, и почувствовал, будто вернулся к тому времени, когда ходил в нью-йоркскую школу, где крепко сдружился с мальчиком по имени Соломон Лейбовиц.

Эта ортодоксальная еврейская школа находилась в Бруклине, а тогда Бену было четырнадцать лет. Он шлепал по слякотным улицам, неся с собой книги на иврите и идиш. Идя в школу, они с Соломоном постоянно выбирали самую длинную дорогу, ибо прямая дорога вела через католический район, где всегда слонялись забияки, любившие говорить им колкости. Однажды подростки польских иммигрантов с бычьими шеями сорвали с Бена ермолку, бросили ее на землю, начали втаптывать ее в грязь и смеялись, видя, что он плачет.

Но он плакал не от огорчения или гнева, а от досады. Эти goyim^[19] и не догадывались, как Бену хотелось выйти из дома без ермолки, как он мечтал учиться в государственной школе и вести себя так же, как и все остальные дети.

Однажды Соломон, который был выше и плотнее Бена, набросился на этих забияк и расквасил не один нос. Унося ноги, сыновья польских иммигрантов кричали, озираясь: «Мы вам покажем! Вы убили Иисуса! Мы вас проучим!»

С тех пор Бен с Соломоном стали ходить в школу по длинной дороге.

К горлу Бена подступил комок. Он оттолкнулся от стола и взглянул на свои руки. За многие годы он ни разу не вспомнил Лейбовица – с тех самых пор, как Бен уехал из Нью-Йорка в Калифорнию, а Соломон решил стать раввином. За семь лет, когда оба жили по соседству и стали лучшими друзьями, Бен полюбил Соломона, как родного брата, и проводил большую часть времени вместе с ним. Затем настала пора расставания – время принимать мужские решения и избирать путь, подобающий мужчине. Детские годы закончились, Соломон Лейбовиц и Бен Мессер больше не могли искать приключений на улицах Бруклина, словно два солдата удачи. Настало время смотреть действительности в лицо.