Итого или грозовые облака - Элеонора Лазарева

должен отвезти ее на железнодорожный вокзал. Пока шла, думала. Что при ней есть? Деньги, что заработала в тюрьме, несколько вещиц и принадлежностей туалета и белья, да справка об освобождении, где четко было указано, что она полностью чиста перед законом и государством. А еще, что нужно было по приезде в родной город зарегистрироваться и получить новый паспорт, уже без всяких отметок, но уже без прописки, так как жилья не было. Правда, ее прежний старый тренер, что тоже подвергся опале, за разрешение хранения оружия, хотя и спортивного, своей лучшей спортсменке, звал к себе и обещал помочь. Да и самое главное — надо было посетить кладбище, где лежали ее мать и бабушка, и это-то было очень и очень страшно.

— И зачем я тогда взяла этот злосчастный пистолет, — шептала она, грустно следя за картинками, что мелькали за окном вагона поезда, который нес ее в родные края, — Ведь тогда обещала показать его Вадиму. Вот и похвасталась новым оружием! — уныло заключила она.

Поезд пять дней нес к родному порогу, где ее никто не ждал, кроме, пожалуй, старого тренера. Он тогда не отвернулся и до самого последнего момента, когда ее уже уводили конвойные, сжимал руки и потом писал ей письма полные сочувствия и поддержки. Она знала, что в связи с ее историей, его отстранили от тренерства, и он одиноко жил в своей небольшой квартирке на окраине города, получая маленькую пенсию. После того, как его единственный семилетний сын застрелился, случайно нажав на курок, оставленного на столе пистолета, он остался один, после смерти своей жены, что не вынесла горя. С тех самых пор Терентьич, как звали его все в спортивном клубе, тренировал областную команду по стендовой стрельбе из пистолета и отдавал юным спортсменам всю свою душу. Натка пришла, как-то раз, к нему в тир пострелять и пристрастилась, заглядывала часто. Он заметил эту одиннадцатилетнюю упрямую девчушку, предложил ей записаться в группу, а уж потом забрал в свой отряд, как самую талантливую и перспективную кандидатку в мастера спорта, не однажды выигрывавшую первенство области и даже республики. Это он тогда выдал ей тот самый пистолет для ознакомления и притирки к руке, как они говорили меж собой. И он же писал в прокуратуру и сам приходил на встречу со следователями, объясняя, что и как получилось. Его-то показания и были той самой каплей в доказательствах адвоката, что перевесили чашу в смягчении приговора.

Вечерело. Поезд прибывал на вокзал вовремя и стоял здесь около получаса, чтобы потом двигаться дальше на юг. Покинув вагон, Натка остановилась на площадке перед зданием и вспомнила тот самый свой последний момент отправления в колонию строго режима. Было немного народу, в основном те, кто провожал группу заключенных и среди них ее бабушка, с мокрым от слез лицом. Она пыталась что-то кричать и махала рукой. Натка сама не могла видеть из-за своих слез, но слышала, что ее любят и будут ждать. Только вот кто и где? Она сердито кашлянула и, вскинув рюкзак на плечо, решительно двинулась через привокзальную площадь к маршрутке, что привезет к тому, кто ждал ее — тренеру Терентьичу.

Он встретил Натку с сияющим лицом и суетливо усаживал за стол, предлагая немудрящий ужин и чай. От чая не отказалась. Они долго сидели на кухне, и она рассказывала о своей жизни на зоне, работе и участии в самодеятельности, где отдыхала душой и телом. Тех, кто представлял их тюрьму на конкурсах, лучше кормили, одевали, не сильно загружали работой. Но это все было после тяжелого первого года, когда еще и Зинки не было. Когда та появилась, то сразу же прилипла к ней и помогла осадить некоторых зарвавшихся бабенок, что издевались над чистенькой, как они говорили меж собой, зэчкой, к тому ж городской студенткой, как будто вымещали на ней свою неустроенность и злость к их тепершней жизни.

Терентьич слушал, качая головой и сморкаясь, скрывая непрошенные слезы. Натка делала вид, что не замечает и пыталась иногда даже ввернуть что-то смешное или несуразное той жизни, но Терентьич только глубоко вздыхал и слабо улыбался. Выговорившись, она ушла спать в комнату его бывшей супруги, что предложил Терентьич. Умывшись и переодевшись, легла на старый скрипучий диван, укрывшись тонким покрывалом. В ее голове все перекручивались рассказы Терентьича о новостях и ситуации в городе, после ее отъезда. Так она узнала, что мама и бабушка похоронены на городском кладбище за счет города. Денег не было ни на счету, ни наличных. Все ушли на оплату адвокату, как и квартира. Про однокурсников и своих по команде он мало что мог сказать, но она решила встретиться со своей сокурсницей по универу, что сочувствовала ей и даже написала пару писем на зону.

Утром Натка отправилась в полицию для регистрации, постановки на учет и получении паспорта. Все было ужасно долго и противно. Эти взгляды полицейских, их ухмылки и шепотки ей вслед. Даже пару раз услышала нелицеприятное слово вслед «зэчка». Она закусывала губы и сжимала кулаки.

— Ничего, — мысленно успокаивала себя, — Все пройдет и это тоже. Надо только проявить терпение. Тут не жить.

После всех нужных встреч и разговоров, получила разрешение и направление на выправление нового паспорта. Уже к вечеру, освободившись от неприятных хождений, она отправилась на городское кладбище к родным могилам. Там долго искала и потом стояла, захлебываясь слезами. Положив на скромные холмики к деревянным крестам цветы и сладкие гостинцы, она утерла слезы.

— Простите меня, родные мои, что принесла вам столько горя. Я клянусь, что пройдет время, и вновь буду здесь, с вами, — шептала она, поглаживая землю рядом, — И поставлю вам памятники. Вы будите еще гордиться мной. А сейчас прощайте. Мне надо начинать новую жизнь.

Она опустила голову, перекрестилась, поцеловала надписи на крестах и пошла неспешно к воротам этого печального места. В ее душе было тихо и спокойно, как будто она пообщалась с мамой и бабушкой и те простили ее и поверили.

Следующий день был посвящен беготне за справками и встрече с бывшей сокурсницей, той, кто не совсем отвернулся от нее. Сидя в маленьком кафе в ее обеденный перерыв, та рассказала ей, что Вадим окончив универ, пришел работать в фирму той самой богатой семьи, кто пытался ее засудить, и даже женился на их дочери. Другие однокурсники разъехались или устроились здесь же в городе. Было много слухов и сплетен о ней и это муссировалось целый год. Потом как-то забылось, и