Собственность заключенного - Ядвига Благосклонная

выражается наш главред, отвратительный тип!). И вот, что получила! Все, что я в данный момент могу предпринять — это молиться, чтобы бунт подавили раньше и заключенных разогнали, прежде чем решетка сорвется с петель. И, судя по жалобному скрипу, сегодня не мой второй день рождения.

— Крошка, ты чувствуешь? Мы уже близко! — выкрикивает один из них. Я уже не различаю кто.

Глаза застилают слезы, меня накрывает истерикой, и я просто вжимаюсь сильнее в стену, словно пытаясь с ней срастись.

Господи, пожалуйста, пусть этот кошмар закончится! Но Бог остается равнодушным к моим молитвам, потому что в следующую секунду решетка с грохотом валится на пол. Из меня вырывается сдавленный писк, но пошевелиться не могу. Ужас сковывает тело, точно цепями.

Впрочем, будем откровенны, если бы я могла пошевелиться, это бы мне мало помогло. Мне вообще сейчас мало что поможет кроме чуда.

— Попалась, крошка! — с алчным блеском в глазах протягивает тот самый заключенный со шрамом на глазу.

— Прошу, пожалуйста, не нужно, — трясясь и захлебываясь слезами, выдавливаю.

— Ну, тише-тише, испугалась? — приторно-сладким голосом воркочет. — Мы же не обидеть тебя хотим, а приятно сделать!

— Заканчивай с ней сюсюкаться, Хмурый! — нетерпеливо кто-то орет. — Тащи девку сюда!

Хмурый крепко хватает меня за руку, и, больше не церемонясь, тащит под ободряющие крики в толпу, которая уже успела образовать круг.

Все. Игры закончены.

— Нет! Нет! — оглушено кричу, срывая голос. — Не трогайте меня!

Оцепенение спадает. В меня словно вселяется демон, и я начинаю отбиваться, царапаться до крови и бросаться на каждого, кто тянет ко мне свои мерзкие лапы.

— Дикая кошка! — даже как-то довольно комментирует Хмурый.

Он, по всей видимости, тут за главного. Ну или пользуется авторитетом, я не разбираюсь во всей этой тюремной иерархии.

И только когда во всем этом сумбуре и истерике, я перехватываю кровожадную ухмылку, то осознаю, что мной играют. У этих зверей, по ошибке заключенных в человеческом теле, нет жалости и сострадания. Никто меня не спасет. Чуда не случится…

В следующий момент мне заламывают руки и силой принуждают встать на колени. Из последних сил бросаюсь в бок, отчего моя рубашка рвется по шву.

— Тише-тише, кошечка, — похлопывая меня ладонью по лицу, произносит Хмурый, глядя на меня сверху вниз. — Сделаешь, дяде приятно? И только попробуй укусить, — грозит пальцем, — жалко будет выбить твои зубки.

Крепко сжимаю зубы, готовая бороться до последнего вздоха, но только не делать всякие гнусности.

— Открой рот, — надавливая на щеки и приспуская свои штаны, требовательно кидает.

Хмурый еще сильнее надавливает на мои щеки, отчего я протестующе мычу, пытаясь вырваться из цепкой хватки.

— Ах ты, дрянь! — взбешенно рявкает, после чего дает мне хлесткую помещичину.

Он снова замахивается, и я зажмуриваюсь, ожидая удара, но он почему-то не следует.

— Остынь, Хмурый. Для тебя эта птичка слишком хороша, — раздается где-то рядом ленивый голос, почему-то кажущийся мне знакомым.

Повисает напряженное молчание, а потом Хмурый язвительно бросает:

— И для кого же она тогда? Не для тебя случайно?

В ответ он получает дерзкое:

— А может, и для меня.

Сглотнув ком в горле, распахиваю веки и, клянусь богом, если бы я уже не стояла на коленях, то непременно бы на них рухнула.

Не может быть…

Знакомый молодой мужчина на меня не смотрит. Он буравит своими серыми, точно сталь глазами Хмурого. Подавляет, заявляет права. На меня.

— Да что ты? — не спешит согласиться Хмурый. — Не много ли на себя берешь, Баха?

— Столько, сколько считаю нужным, — твердо чеканит, бросает на меня безразличный взгляд и хмыкает.

Узнал? Нет? В его лице я не вижу ни капли узнавания. Впрочем, должно быть, я сейчас так жутко выгляжу, что меня и родная мать не признает.

— Ладно, — на удивление быстро отступает Хмурый, после чего заявляет: — после того как мы с ней закончим — заберешь. Если, конечно, от твоей птички что-то останется.

Тревожно смотрю на мужчину. Он же не оставит меня на растерзание этим сволочам, правда? С другой стороны, с чего бы ему заступаться за меня? Мы не друзья. Едва ли знакомы. К тому же, он преступник. Преступник, который слишком хорошо целуется…

Черт! И зачем я это опять вспомнила?

— Сейчас, — тоном не терпящим возражений отрезает, а затем мертвой хваткой впивается пальцами в мое плечо и рывком поднимает на ноги.

— Да кем ты себя возомнил? — бешено орет Хмурый, кидаясь на моего неожиданного защитника.

Мужчина отталкивает меня к стене, ловко уворачивается от кулака и наносит несколько четких ударов по Хмурому. В переносицу, челюсть и живот. Тот мешком падает на пол, и Баха наносит удары до тех пор, пока Хмурый не теряет сознание.

Остальные в драку не вмешиваются.

Закончив, он обводит холодным взглядом толпу и интересуется:

— У кого-то еще есть вопросы?

Ответом ему стает гробовая тишина.

Черт побери, кто этот парень?

Кинув на меня мрачный взгляд, Баха дергает меня за руку, разворачивает в сторону выхода и толкает в спину, отдавая приказ:

— Иди вперед.

На ватных ногах добираюсь до лестницы и поднимаюсь наверх. Я смутно помню по каким коридорам добежала до лестницы, но если я попытаюсь… То смогу найти выход, выбежать во двор и при большой удаче добраться до безопасного участка. И, словно подслушав мои мысли, Баха отрезает:

— Даже не думай. Ты не выберешься отсюда. Здесь повсюду ходят такие как Хмурый, выйдешь во двор — есть вероятность получить пулю в лоб. Ты слышишь перестрелку?

И действительно, только сейчас осознаю, что за стенами здания звучат выстрелы.

— Я журналист…

— Я помню, — коротко усмехается.

— Я имею в виду, что в меня стрелять не будут. Меня пропустят, — не очень-то уверенно звучит мой голос.

— Да, если поймут, что ты журналист. И если сможешь добежать и тебя опять не перехватят зеки.

Проклятье!

— В любом случае, пташка, я тебя не отпускал, — неожиданно притянув меня к своему крепкому телу, обжигающе шепчет на ухо.

Так же быстро отстранившись, он снова подталкивает меня в спину.

Дальше мы идем молча. Потом заходим в какую-то комнату, и Баха закрывает за нами железную дверь. Резко обернувшись, натыкаюсь на знакомые глаза цвета стали.

— Ну здравствуй, пташка, — наклонив голову, с мрачной ухмылкой