Обещание - Кристен Эшли

Им нужно было залатать брешь. Я получила пулю за одного из них. Когда-то они считали меня членом своей семьи, а когда Бьянки считают вас членом своей семьи, образуется трещина, и они хотят ее залатать, они приложат массу усилий, чтобы сделать это. Отсюда и визиты Бьянки, во время которых я притворялась спящей.

Но я терпела их дерьмо в течение многих лет. Я терпела, потому что любила их. А любила их, потому что любила Винни-младшего. Еще терпела, потому что они потеряли сына и брата, и им пришлось свалить свою боль на кого-то, и поскольку я их всех очень любила, то позволила свалить им свою боль на себя.

И получила пулю за них.

Хватит.

У меня был Сэл. И Сэл сделал бы для меня все что угодно. Его не совсем легальные дела убили моего мужчину; он был мне должен, а он был из тех людей, которые чувствовали, что подобные вещи никогда нельзя вернуть.

Он также был криминальным авторитетом мафии. Так что, как бы сильно я его ни любила, я не хотела с ним связываться.

У меня тоже были друзья. Раньше у меня было больше друзей до того, как мой покойный парень выбрал карьеру в мафии, но у меня все еще осталось немного друзей.

Я не притворялась спящей, когда они заходили меня навестить, но еще до того, как мне пришла в голову потрясающая идея сунуть нос в ситуацию, из-за которой меня подстрелили, я предпринимала шаги, чтобы продолжить свою жизнь. Я слишком долго топталась на месте в Чикаго — семь лет после смерти Винни. Пришло время покончить с этим. Начать сначала. Мне было тридцать четыре года. Я потратила впустую семь лет. Мне не следует теперь больше тратить время впустую.

Я не могла назвать тех, кого любила, своими родственниками по крови, но я любила их. На самом деле. Но драму, которую они привнесли с собой, того не стоила. В меня стреляли. Полно живущих людей, в которых никто никогда не стрелял, но и они не стреляли ни в кого.

Моя семья не считала огнестрельное ранение драмой. Это не было для них вызовом.

Так что мне это тоже было не нужно.

— Конечно, — ответила я Синди, пока она катила меня по коридору.

— Там у тебя есть схемы приема обезболивающих, — сказала она мне, направляясь к лифтам. — Теперь, ты знаешь, я видела, что с тобой случилось по телевизору. Ты изо всех сил старалась быть героем, помогая спасти ту женщину от этого психа. Ты принимаешь эти таблетки, когда они тебе нужны, и прекращаешь, когда уже не нужны. Будет жаль, если ты превратишься из героя в наркоманку.

Синди говорила правду.

Синди также была афро-американской медсестрой, которая работала в пригородной больнице недалеко от Чикаго, но раньше она работала в больнице в центре города. За последние полторы недели я узнала, что Синди многое повидала, и большая часть этого была не очень хорошей.

Я также узнала, что Синди не любила ходить вокруг да около.

— Я сделаю все возможное, чтобы не стать наркоманкой, — заверила я ее, когда она нажала кнопку лифта.

— Следуй указаниям врача. Прочти их хорошенько, — приказала она. — Поднимай свою задницу с кровати и двигайся. Но не переусердствуй. Слышишь? — закончила она, когда лифт зазвенел.

— Слышу, — пробормотала я.

Она вкатила коляску в лифт и умело развернула меня лицом к дверям.

— Было не очень весело, — сказала я в двери, обращаясь к Синди. — Но я буду скучать по тебе и девочкам.

Как ни странно, это было правдой. Вероятно, я никогда не забуду, как меня ранили и последующие недели, когда приходилось бороться с болью, бороться за восстановление, и делать все это при полном натиске Бьянки. Но медсестры в этой больнице были лучшими. Я не могла сказать это с уверенностью. Никогда раньше не лежала в больнице. Но они были так хороши, что я и представить себе не могла, как же в лучших.

— Да, мы тоже будем скучать по тебе, — ответила она. — В основном мы будем скучать по попыткам выяснить, что с тобой происходит не так, когда ты изображаешь спящую красавицу, когда звонит или приходит тот парень.

Понятно, они проявляли внимание. И не только к моему здоровью.

Я сжала губы.

— Что с ним такое? — подсказала Синди.

— Э-э… — Я ничего не ответила, когда двери лифта снова зазвенели и начали открываться.

— Этот парень приходил к тебе каждый день, — начала она, вывозя меня из лифтов, — я бы на твоем месте уже бы разговаривала по телефону со своим стилистом. Я бы уже сделала прическу. Мои ногти были бы накрашены. Мои ногти на ногах подстрижены. И я была бы уже в пеньюаре.

Я подавила видения себя в пеньюаре, лежащей на больничной койке, слишком нелепо, чтобы лежать в пеньюаре, даже для меня (а во мне было очень мало слишком нелепого), и вспомнила о Джине.

Джина принесла мне несколько новых ночных рубашек и халат, чтобы я могла носить их во время моего пребывания в больнице. Они были хорошенькими в милом смысле, что было очень похоже на Джину и совсем не похоже на меня.

Я все время думала о внешнем блеске и впечатлении, которую способна произвести. Я могла напустить на себя лоск, просто спустившись в вестибюль за почтой.

Но когда дело доходило до постельного белья, чем меньше материала, тем лучше. И если был материал, то мне нравилось, чтобы он оставлял как можно меньше места для воображения (да, даже если я спала одна).

Какими бы милыми ни были те ночные рубашки и халат, что принесла Джина, они подходили для пребывания в больнице, поэтому никакого лоска и впечатления и много материала.

Я решила ходить в больничном халате.

Они были уродливые, бесформенные, и ни у кого не могло сложиться представления о женщине в больничном халате.

И у меня было такое чувство, что у Бенни появились представления обо мне даже в больничном халате.

Синди начала катить меня к выходным дверям, продолжая говорить:

— Итак, мы — девочки говорили об этом с тех пор, как он привез тебя весь в твоей крови. Так вот, я не застала эту часть, но именно эта часть получила широкое распространение по больнице. Горячий парень. Горячая девушка. Кровь. Драма. Новости по телевизору. Такое случается.

Я была уверена, что так оно и есть.

Но