Преграды и прощение - Корали Джун

Сумасшествие. Я сходил с ума. Я что, принимал наркотики прошлой ночью? Как будто проглотил маленькую белую таблетку под названием «меланхолия».

— Неважно, — ответил я, прежде чем встать.

Гребаная комната накренилась набок. В горле забурлила желчь, а между глаз запульсировала боль. Я чуть не свалился. Волны головокружения обрушились на меня, как удар по яйцам. После нескольких минут непреодолимой тошноты и головокружения Джесс швырнула мне труселя, попав в лицо.

— Спасибо, — прохрипел я, медленно надевая их и каким-то образом умудряясь не поцеловаться лицом с полом.

— Иди прими душ, чтобы от тебя не воняло как в мужском туалете в баре. У меня есть запас шоколада, и мне сегодня не нужно работать. Мы можем заехать в цветочный магазин и купить Вере несколько роз. Сучки любят розы. Ты извинишься и подаришь цветочки, чтобы мы все вернулись к нормальной жизни. — Джесс расхаживала передо мной, решительно нахмурив свое милое личико.

Я провел рукой по своим жирным волосам. Подумал о своем идеальном Лепестке и о том, что розы символизируют в ее жизни. Может, ее мама была права. Я испортил ее.

— Я не подарю ей розы, — тихо ответил я, прежде чем направиться в ванную. — И я не собираюсь извиняться.

Я хотел Веру Гарнер больше всего на свете. Хотел не только ее тело. Я жаждал каждую частичку ее души. Разлука с ней уже превращала меня в несчастного ублюдка. Но я не собирался быть эгоистом.

Джесс выругалась и последовала за мной.

— А почему бы и нет?

Схватил зубную щетку и уставился на свое отражение. Из-за темных кругов под глазами я выглядел так, будто меня ударили по лицу. Губы потрескались. Кожа была бледной. Джесс прислонилась к дверному косяку, ожидая моего ответа.

— Я не собираюсь быть еще одним человеком в жизни Веры, который требует ее прощения.

Я включил кран и начал чистить зубы. Джесс недоверчиво посмотрела на меня, ее карие глаза расширились, когда она уставилась на меня.

— Что, черт возьми, это значит?

Мать Веры причиняла ей боль снова и снова. И каждый раз она прощала ее. Это был токсичный, бесконечный цикл, к которому мне не хотелось иметь никакого отношения. Даже если мы каким-то образом преодолеем это, я знал, что просто снова причиню ей боль. Потому что был слишком испорчен, чтобы это сработало. В конце концов, я стал бы таким же, как Лайла, злоупотребляя привилегией нежной, безусловной любви Веры ради собственного эго и эгоистичных потребностей.

Я сплюнул зубную пасту и вытер рот.

— Просто оставь это, хорошо?

Джесс покачала головой.

— О нет, не надо вот этого. Если ты не хочешь идти к ней, тогда я просто приведу ее сюда.

— Я бы тебе не советовал вмешиваться. Просто пошлю ее. И я не буду с ней миндальничать.

Джесс всегда ковырялась в моих болячках, отказываясь позволить мне просто посидеть и принять решение. В большинстве случаев я ценил ее упорство. Джесс была смелой, жесткой и решительной. Она не позволила мне погрязнуть в жалости к себе, и уж точно, черт возьми, не позволила мне заняться ядерным саморазрушением. Но сейчас мне не нужны были ее навязчивые мнения. Я принял решение и собирался его придерживаться — ради Веры.

Она подвинулась, загородив своим телом проход, когда я двинулся к выходу из ванной.

— Мученическое дерьмо. Это какое-то ебанутое мученическое дерьмо, Хамильтон. Тебе нравится Вера. И что с того, что ты солгал? Извинись, исправься и живи дальше своей гребаной жизнью. Она — Платан, Хамильтон. Не говоря уже о том, что Вера, возможно, единственная девушка, которая мне когда-либо нравилась. Верни ее. Быстро.

Я раздраженно выдохнул. В устах Джесс все казалось таким простым. Конечно, я мог бы вернуть Веру. Моя девочка была отзывчивой, способной к сопереживанию, сострадательной и любящей. Ее сердце было бесконечным колодцем, из которого любил пить весь остальной мир. Если бы я хотел вернуть Веру в свою постель к вечеру, то, вероятно, смог бы заполучить ее. Не хотел, чтобы это прозвучало самоуверенно или самонадеянно. Вера была всепрощающей душой, и это было одной из тех вещей, которая сразу привлекла меня в ней. Но именно то, что мне нужно было жить дальше, заставило меня остановиться на месте. Сколько времени пройдет, прежде чем я снова облажаюсь? Как скоро все испорчу и мне придется просить у нее прощения?

Быть высокомерным — это битва в одиночестве.

— Она мне не так уж и нравилась, — солгал я с горьким, фальшивым признанием, вкус которого был как грязь на языке.

Правда заключалась в том, что она нравилась мне слишком сильно. Черт, я любил Веру Гарнер и хотел провести весь день, погруженный в ее мысли. Она была слишком хороша для меня — и чертовски хороша для нашей поганой семейки. Я использовал ее как пешку, и пути назад не было. Даже если Вера готова была простить меня, я с трудом прощал себя.

Джесс разозлилась, обрушив слова на меня.

— Это какая-то ахинея. Я никогда не видела тебя таким. Знаю, что Вера тебе небезразлична. Вытащи голову из задницы и иди за своей девчонкой, Хамильтон! — Джесс топнула своими армейскими ботинками по линолеуму. Ее истерика вызвала у меня улыбку. Моя лучшая подруга была предана до мозга костей, и если бы ей пришлось выбирать, она бы всегда выбирала меня. Но Вера нравилась Джесс. Она хотела, чтобы все наладилось не только ради меня.

— Значит, я могу просто снова причинить ей боль? Ты не видела ее чертово лицо, Джесс. Она рисковала всем ради меня, а я воспользовался этим. Вера была опустошена. У нее был такой побежденный взгляд. Как будто мерцающий свет полностью погас. Зажженная спичка в долбанном урагане. Это запало мне в душу. Я видел ее такой только один раз: когда ее мать появилась, окровавленная и вся в синяках, на пороге моего дома. Не собираюсь быть еще одним человеком в жизни Веры, который заставляет ее чувствовать себя дерьмом. Не собираюсь губить девушку, которую люблю.

Выражение лица Джесс смягчилось. Она протянула руку и неловко заключила меня в объятия. Я позволил ей, главным образом потому, что мне это было нужно.

— Хамильтон. Ты не испортишь ее.

Джесс еще раз сжала меня, прежде чем отстраниться и посмотреть на меня.

— Ты совершил ошибку. Разница между тобой и ее матерью-монстром в том, что ты чувствуешь угрызения совести. В смысле, блядь, брателло, ты дерьмово выглядишь. И это разрывает тебя на части. Я знаю тебя. Знаю тебя лучше, чем кто-либо