Хрустальная ложь - М. Эль

— Поздравляю, брат, — сказала она, и её голос был полон льда, но в нём слышалась нотка предупреждения. — Наследуй. Только помни — эта корона обожжёт тебе руки.

Она ушла, не оборачиваясь, оставив за собой лишь звонкое эхо её слов и шокированную тишину.

На самом деле, глубоко внутри, Валерия понимала, почему мать приняла такое решение, почему сделала выбор не в её пользу. Это понимание не облегчало боль, не уменьшало ярость, но оно было там, как острый осколок стекла, засевший в сердце.

Пока Валерия была маленькой, её по умолчанию объявили будущей главой. Ещё с пелёнок, словно это было предопределено небесами, её готовили к этой роли. Каждый её шаг, каждое слово, каждый прочитанный отчет были частью этой подготовки. Её учили владеть оружием в пятнадцать лет не потому, что это было развлечение, а потому что это был долг будущего лидера. Она была "будущим этой семьи", её единственной надеждой, и она верила в это всей душой.

До тех пор, пока не появился младший брат — Алан. Буквально через пару лет после ее собственного рождения.

В их роду мальчики в целом, были редкостью, почти проклятием. Они или умирали при рождении, слабые, нежизнеспособные, или погибали в ходе каких-то несчастных случаев — порой нелепых, порой зловеще-подозрительных, но всегда фатальных. Мужская линия Андрес, казалось, была обречена на угасание.

Алан же дожил до своих семнадцати лет. Он был чудом, нарушением древнего проклятия. И, как ни парадоксально, этот "подарок судьбы" обернулся против Валерии. Он выжил, и достиг совершеннолетия, только лишь потому, что старшая сестра в нём души ни чаяла. С самых его первых дней Валерия была для него не просто сестрой, а второй матерью, телохранителем, щитом. Она заботилась о нем, оберегала от всех бед, учила, защищала, ставила его интересы выше своих. Он был её младшим братом, её слабостью и её гордостью.

Кто же знал, что все так обернется?

Валерия, конечно, могла бы стать главой, она была к этому готова, она была рождена для этого. Вот только в этом случае Алану не будет места. А мать, Эмилия, пережившая столько потерь, не могла допустить, чтобы её единственный сын, её последний шанс на продолжение мужской линии, был лишь придатком к старшей сестре.

Проще было поставить управлять всем именно его. Дочь все равно, когда-нибудь выйдет замуж и перейдет в другую семью, пусть даже, если оставит свою фамилию и приведет в клан нового мужчину, как это сделала сама Эмилия когда-то, выйдя замуж за своего врага. Киллиана. Потому до конца, логику родной матери, девушка не могла понять.

Это было не справедливо. Чертовски не справедливо.

Поздняя ночь. Особняк Андрес утонул в тишине, нарушаемой лишь порывами ветра за окнами. Только лёгкий шелест — чемодан на колёсиках катится по мраморному полу коридора. Валерия шла быстро, решительно. На ней была простая белая рубашка и изношенные джинсы, волосы собраны в небрежный пучок. От роскошного платья и дорогих украшений не осталось и следа. На запястье блестело кольцо с гербом семьи Андрес — старое фамильное кольцо, которое она носила с самого детства, символ её принадлежности. Слезы навернулись на глаза. Она посмотрела на него, потом сняла — её пальцы дрожали — и оставила на полированном столе в прихожей.

На подоконнике, рядом с открытым окном, откуда пахло дождем и морем, лежал её старый мобильный телефон. Она достала его, быстро написала короткое сообщение брату.

"Береги их. Я не вернусь. Пока".

Она не стала ждать ответа. Просто отправила.

Сквозь щель в окне пахло дождём и морем, принося с собой обещание свободы. Валерия улыбнулась — впервые без горечи, без боли, без налета ярости. Это была улыбка человека, который сбросил с себя непосильный груз.

— Ты хотела главу, мама, — прошептала она в ночь, глядя на темные силуэты деревьев. — Что ж, если не я твой выбор — я стану своей собственной королевой.

Дверь мягко захлопнулась за ней, почти беззвучно, словно она навсегда исчезала из этой жизни. Через несколько часов частный самолёт Андрес, принадлежащий отцу Валерии, но без его ведома, уносил Валерию прочь — из Европы, из семьи, из предначертанной судьбы. В новое, неизвестное будущее, которое она теперь будет строить сама.

А в особняке, среди пустых бокалов и застывших взглядов, оставалась тишина. Киллиан, глядя в пустое окно, шептал, словно себе самому:

— Прости, малышка.

Глава 1

Не успела.

Время, что казалось покорным её воле, вдруг обернулось беспощадным палачом. Самолет, на котором Валерия Адель Андрес, кровь великого рода, дочь Эмилии и внучка легендарной Адель, пыталась вырваться из золотой клетки, лишь успел оторваться от взлётной полосы, когда пилот, побледневший до цвета слоновой кости, дрожащим, едва слышным голосом сообщил:

— Госпожа Андрес... нас заставляют вернуться. Это приказ с “верхов”.

Дыхание перехватило, воздух застрял в лёгких. «Верхов» — это означало лишь одно. Мать.

Через двадцать мучительных минут шасси снова коснулись лиссабонского асфальта. Едва трап опустился, Валерия увидела их. Не обычную охрану, нет. Это был конвой — десять теней в безупречных чёрных костюмах, каждый с тщательно вышитой серебряной лилией Андрес на лацкане, символом их древней власти и её проклятия. Они ждали, недвижные, как монументы.

И на их фоне Эмилия, её мать, выглядела не просто человеком. Она была живой бурей, воплощённой яростью, облечённой в шелка и драгоценности.

— Ты совсем страх потеряла, я смотрю?! — Голос Эмилии обрушился громом, который дрожал в каждой вибрирующей стене роскошной съёмной виллы.

Валерия стояла перед ней, как на допросе, руки крепко сцеплены за спиной, подбородок гордо, вызывающе поднят. В её глазах, цвета грозового неба, не было и тени покорности — лишь чистый, неприкрытый вызов.

— А ты решила, что я навсегда останусь под твоей рукой? Что буду танцевать под чужие приказы, только потому что ты моя мать?

— Ты называешь неповиновение — свободой? — голос Эмилии, внезапно ставший ледяным, пронзил воздух. — Ты — Андрес. И Андрес не бегут.

— А я — не бегу, — отчеканила Валерия. — Я ухожу. Это не одно и то же.

В ответ Эмилия сжала бокал, в котором мерцал рубин красного вина. Хрусталь с душераздирающим треском разлетелся о мраморную стену, и капли вина брызнули, словно свежая кровь на холодный камень, знаменуя необратимость.

В наступившей тишине скрипнула дверь, и в комнату вошёл Киллиан. В чёрной рубашке с закатанными рукавами, он нёс на своём лице отпечаток глубокой усталости, но в его глазах всё ещё жила та вечная мягкость, та нежность, которую