Что было, что будет... - Даниэла Стил

К тому моменту, когда юная Олимпия – она тогда еще училась вВассарском колледже – потеряла родителей, состояние семьи практически сошло нанет, и ей пришлось продать и дом, и землю, чтобы расплатиться по многочисленнымдолгам, в том числе налоговым. Отец Олимпии никогда всерьез не занимался деламии, как остроумно и очень точно выразился на его похоронах один дальнийродственник, «имел небольшое состояние, которое сделал из большого».

Выплатив долги и расставшись с солидной недвижимостью,Олимпия осталась практически без серьезных средств, но зато голубая кровь иаристократические связи были при ней. Ей только хватило, чтобы заплатить заучебу и оставить кое-что на будущее – из этих денег позже она и оплатила своедальнейшее образование.

Через полгода после окончания престижного колледжа ВассарОлимпия вышла замуж за Чонси Бедхама Уокера Четвертого, свежеиспеченноговыпускника Принстона. Чонси Уокер был ее первой и большой любовью. Обаятельный,красивый, веселый парень был душою любого общества, искусным наездником иигроком в поло. Олимпия влюбилась в него с первого взгляда. С того момента, какОлимпия его увидела, другие юноши перестали для нее существовать. Олимпиюнисколько не интересовало огромное состояние семьи Уокер, их связи и положениев обществе. Она была настолько ослеплена своей всепоглощающей любовью, что незамечала ни пристрастия Чонси к спиртному и азартным играм, ни его мотовства,ни многочисленных интрижек.

После Принстона Чонси начал карьеру в принадлежащем семьеинвестиционном банке. Почувствовав себя полновластным хозяином, он в концеконцов стал появляться у себя в кабинете лишь изредка, для приличия.С Олимпией он тоже проводил совсем немного времени, предпочитая появлятьсядома далеко за полночь. Зато гулял направо и налево. Когда Олимпия осозналанаконец, что на самом деле происходит, у них с Чонси уже было трое детей.Заботы о малышах целиком захватили молодую мать, и на размышления о собственнойжизни у Олимпии не оставалось ни сил, ни времени.

Их первенец Чарли родился через два года после свадьбы, аего сестренки-близнецы, Вирджиния и Вероника, тремя годами позже.

Олимпия и сейчас не могла понять, как могла она, женщинапроницательная и неглупая, так долго не видеть очевидного – поверхностностимужа, его бесчисленных измен, отсутствия интереса к ней и детям. Нет, она итогда понимала, что Чонси вряд ли когда-нибудь станет примерным семьянином, иготова была с этим мириться, считая его человеком ярким и незаурядным. Увы, онапрозрела не скоро.

Олимпия и Чонси прожили вместе семь лет, к моменту разводаЧарли исполнилось пять, девочкам было по два годика, а самой Олимпии – двадцатьдевять.

Сразу после развода Чонси окончательно оставил работу вбанке и переехал жить в Ньюпорт к своей бабке, которая была старейшинойсветского общества Ньюпорта и Палм-Бич. Там он наконец целиком отдалсяпраздности и развлечениям – посвятил себя игре в поло и охоте запредставительницами прекрасного пола.

Но холостяцкую жизнь Чонси Уокер вел недолго. Год спустя онженился на Фелиции Уэзертон, которая подходила ему идеально. Они выстроили домрядом с поместьем бабушки, которое Чонси унаследовал безраздельно, купили новыхлошадей для бабушкиных конюшен, а четыре года спустя у них уже подрастали тридочери.

Годом позже вышла замуж во второй раз и Олимпия. Ее мужемстал Гарри Рубинштейн. Новый выбор бывшей жены Чонси Уокер воспринял как нечтонелепое и ужасное. Когда же их сын Чарли сказал отцу, что мама перешла виудейскую веру, Чонси лишился дара речи. Не менее сильное впечатление произвелоизвестие о поступлении Олимпии на юридический факультет. И Чонси сделал вывод,что, кроме аристократических корней, у него и его бывшей жены нет ничего общегои быть не может. Так что их развод был закономерен.

Олимпия пришла к такому заключению гораздо раньше.Представления и установки, которым она следовала в молодости, с годамикардинально изменились. Ценности, исповедуемые бывшим мужем, а вернееотсутствие таковых, были абсолютно неприемлемы для той зрелой женщины, которойОлимпия стала.

Все пятнадцать лет после развода Олимпия и Чонси старательноподдерживали шаткое перемирие, временами переходящее в боевые действия местногомасштаба, поводом для которых чаще всего являлись финансовые причины. Чонсиподдерживал детей от первого брака, хотя и не слишком щедро. Несмотря на своеогромное состояние, он не баловал своих старших детей, зато был куда более расточителенв своих нынешних расходах. К тому же он поставил перед Олимпией одно жесткоеусловие: никогда не понуждать их общих детей принять иудейскую веру.

Впрочем, это условие ничего не меняло – Олимпия и так несобиралась ни на кого оказывать давления. Для нее переход в другую веру сталисключительно ее личным решением, в котором ее горячо поддержал Гарри. Чонси жебыл откровенным антисемитом и не считал нужным это скрывать. Гарри считал еговысокомерным, напыщенным и, по большому счету, никчемным человеком. За все этипятнадцать лет Олимпии так и не удалось найти основания, чтобы встать на защитубывшего мужа – если не считать того, что она выходила за него замуж по любви ичто он был отцом троих ее детей.

Чонси был весь соткан из предрассудков и снобизма. И он, иего вторая жена ни в малейшей степени не утруждали себя политкорректностью.Гарри такое поведение считал абсолютно неприемлемым. Уокеры, по мнению Гарри,были людьми из другого мира, и он не мог понять, как Олимпия умудряетсявыносить бывшего мужа дольше десяти минут, не говоря уже о семи годахсупружества. Для Гарри такие люди, как Чонси и Фелиция, да и все великосветскоеобщество Ньюпорта, оставались загадкой. И он не имел желания ее разгадывать,так что редкие попытки Олимпии что-либо ему объяснить не достигали цели. Понявэто, Олимпия не стала досаждать мужу пространными объяснениями.

Гарри боготворил Олимпию, любил ее детей и обожал маленькогоМакса. Удивительное дело, но одна из двойняшек, Вероника, подчас казаласьскорее его дочерью, чем ребенком Чонси. С Гарри ее роднила приверженностьк либерализму и идеалам социальной справедливости. А вот ее сестра Вирджинияунаследовала куда больше от своих ньюпортских предков, да и нрава она былаболее легкомысленного.

Их старший брат Чарли учился в Дартмут-колледже. Одно времяон серьезно увлекся теологией, но потом, казалось, изменил свои планы статьсвященником. Макс же был занятный человечек, не по годам рассудительный, чемнапоминал бабушке Фриде ее отца, который в Германии был раввином, пока не попалв концлагерь Дахау – но и там, невзирая ни на что, он умудрялся помогать всем,кому только мог, пока не встретил свою смерть вместе со всеми близкими.

Рассказы Фриды о ее детстве и погибшей родне всякий развызывали у Олимпии слезы. У Фриды Рубинштейн с внутренней стороны левогозапястья была татуировка – порядковый лагерный номер, трагическое напоминание онесчастном детстве в фашистской Германии. Из-за этой татуировки она всегданосила вещи только с длинными рукавами. Олимпия никогда не забывала об этом,когда покупала Фриде блузки и джемпера, а это случалось часто. Между невесткойи свекровью царило полное взаимопонимание и уважение, лишь углублявшееся сгодами.