Перелетные птицы - Алла Кроун

«Какие тонкие и прозрачные у нее руки», — вдруг подумала Надя, когда мать подтянула одеяло себе под горло.

— Я знаю, Сергей забил тебе голову своими идеями о равенстве и свободе, — продолжила Анна, — но послушай меня, Наденька. Нам этой свободы ждать еще не один десяток лет. И любовь к ней тоже относится, даже если он и не понимает этого. Падшую женщину не жалуют в нашем обществе, но самое страшное — это перестать уважать себя… — Голос Анны превратился в шепот. — Знай свое место, но не взлетай слишком высоко. Тогда падать будет не так больно… Скоро меня не станет, доченька. Похороните меня в Александро-Невской лавре. Где-нибудь под липами…

Задыхаясь от слез, Надя выбежала из комнаты и позвала отца. Антон Степанович поспешил к Анне и закрыл за собой дверь.

Уйдя в свою комнату, Надя опустилась на кровать. Она была потрясена. Мать умирала, и смысл ее слов медленно открывался ей. Мама знала о ее отношениях с Алексеем. Знала и не осуждала. Напротив, она даже посоветовала ей ради сохранения чести выйти замуж за кого-нибудь другого. Значит, мама тоже сомневается насчет их общего будущего. Но она не знает Алексея так, как знает его Надя. И все же сомнение вновь проснулось в ней. Что же мать пыталась ей сказать?

Надя растерялась. Выйти замуж без любви она не могла, тем более после того, как была близка с тем, кого любила всем сердцем. То, что было наивысшим наслаждением, станет унижением. Может быть, можно любить двух мужчин одновременно? По-разному? Нет, Надя на такое не способна. Ее любовь слишком сильна, слишком чиста и не знает компромиссов. В ее сердце есть место только для одного человека. К тому же их с Алексеем брак — лишь вопрос времени, по-другому и быть не может.

Анна прожила еще два дня. Перед смертью она позвала дочь, но, когда Надя пришла, мать уже не могла говорить. Пытаясь приподнять голову, она смотрела в глаза дочери, отчаянно силясь что-то передать ей. Наконец она медленно подняла белую дрожащую руку и указала на верхнюю полку книжного шкафа. Но это усилие оказалось слишком большим для нее, и она упала на подушку. Дрожащие веки закрылись. Не догадываясь о том, что мать хотела сообщить, Надя придвинула к шкафу табуретку, встала на нее и протянула руку к указанной полке. Порывшись в старых пыльных журналах, она нащупала книгу в мягком кожаном переплете. На обложке был язычок с латунной застежкой. Надя снова поводила рукой по полке, но ключа не нашла.

Девушка отнесла книгу в свою комнату и долго на нее смотрела. Это дневник матери. Конечно, дневник. Она видела много таких книжек в канцелярских магазинах. И теперь умирающая мать хочет, чтобы она прочитала его. Но застежка была закрыта, и Надя не могла решиться разрезать кожаный язычок. Какой-то внутренний барьер не давал ей испортить старую вещь. Она долго крутила книжку в руках, не зная, как поступить. Почему бы не признать: на самом деле ей просто неприятна мысль о том, чтобы копаться в душе матери. Быть может, какой-нибудь потомок, который не знал Анну, сможет в будущем прочитать ее дневник беспристрастно, но Наде, ее дочери, это было не по силам. В конце концов, кто знает, может быть, мать и не хотела, чтобы она его читала. Может быть, она, наоборот, хотела, чтобы дочь сберегла его и сохранила от посторонних глаз. Конечно! Она спрячет его и будет хранить.

Так Надя и поступила.

Только на следующий день Антон Степанович вышел из спальни. Казалось, он совсем высох и сгорбился, вокруг глаз пролегли темные тени.

— Наденька, сходи к соседям, попроси Ольгу Ивановну помочь подготовить мать для… — Не договорив, он слабо махнул рукой и ушел в кабинет.

Надя на цыпочках подошла к двери спальни и заглянула внутрь. Мать лежала, безмятежно закрыв глаза и сложив на груди руки. «Она заснула, вот и все. Она просто спит», — твердила про себя Надя. Она знала, что нужно подойти и поцеловать холодный лоб матери, но не могла себя заставить. Она развернулась и поторопилась к соседям за помощью.

Когда Сергей вернулся домой и увидел мать мертвой, он, не сказав ни слова, надолго заперся в своей комнате. Потом вышел, и глаза у него были красными от слез. Надя попыталась заговорить с братом, но он крикнул, чтобы она оставила его в покое.

Соседи омыли, одели, причесали мать и положили ее на стол в столовой. Затем они зажгли свечку под иконой Богородицы, положили на руки покойницы иконку с изображением Николая Угодника и ушли, оставив семью оплакивать смерть близкого человека. На следующий день позвали матушку из церкви читать молитвы, а Сергей пошел заказывать гроб.

Надя сидела в своей комнате и дрожала, словно в лихорадке. Той ночью она не спала. Она слышала материнский голос, который хвалил, ругал, вздыхал, и эти простые повседневные слова доносились откуда-то из недр тишины. Утром Надя услышала чей-то приглушенный голос, монотонно читающий молитвы, но не стала вслушиваться в слова. Она сидела и смотрела на безжизненную форму, которая еще совсем недавно была ее матерью. Бледное утреннее солнце пробивалось сквозь занавешенные окна и касалось бескровных рук Анны. Нет, это не мама, этого не может быть! Надя захотела выйти из комнаты, но не нашла в себе сил пошевелиться. Провести весь день с этим вечным покоем, чувствовать смерть в каждой комнате, слушать молчание матери — это было страшнее всего. Надя прижала руки к бокам, чтобы унять дрожь. Частички пыли кружились в луче света, окутывая комнату призрачным саваном. Она сосредоточилась на летающих точках и не двигалась до тех пор, пока домой не вернулся Сергей.

Когда гроб опустили в глубокую яму на кладбище, Антон Степанович взял горсть песка и бросил в открытую могилу. Упав на крышку гроба, песок издал глухой звук, и у Нади все сжалось внутри. В тот день она дала себе слово никогда больше не бывать на похоронах, чтобы хранить память о живых.

Тогда она еще не знала, что ее мать была из тех, кому повезло умереть за год до начала великой войны и за четыре года до того, как ее страна низвергнется в пучину братоубийства.