Соседи - Коруд

сейчас будет? Скажет, что они совершили ошибку? Не скажет? Не нужно было никуда отсюда уходить! А если он за это время уже успел прийти к выводу, что она передумала? Что не нужен ей спутник с таким прошлым. Точно дура, ну! Какая же дура! Зачем оставила его один на один с собой? Обещала же себе не оставлять!

Егор замер там, посреди коридора. Уля загривком ощущала, как он стоит и в немом недоумении смотрит прямо на неё, в упор. Окутавшая квартиру гулкая тишина лишала воли, способности соображать, опоры и самообладания, и глухой стук собственного сердца отдавался в этой тишине эхом.

«Господи…»

— Ульяна…

За прошедшую ночь своё срывающееся с его губ имя она слышала десятки раз и десятки же раз погибала, снова и снова трогаясь рассудком. Ночью оно звучало пьяно и безотчетно, а сейчас — осознанно и… напряженно. Ноги мгновенно налились чугуном, сердце с разгона влупило по рёбрам, а в ушах, оглушая, зашумела кровь. Уле казалось, что ещё секунда, и она хлопнется в обморок прямо на холодный кафель. Но нет, просто чудом каким-то держалась на поверхности. Пальцы вцепились в край столешницы, понимала она лишь одно: нужно пытаться делать вид, что ничего из ряда вон выходящего у них сейчас не происходит. Совсем ничего, сущая ерунда — просто после безумной ночи в постели с человеком, которого знает всю жизнь, который приматывал оторванные головы её пупсов на скотч, она готовит завтрак на двоих. Всё в полном порядке. Можно сказать, в ажуре. Да.

«Всё нормально…»

Уля глубже вдохнула, вскинула подбородок и повернула голову. Егор стоял в дверном проеме в обмотанном вокруг бёдер полотенце, душа на прощание отсалютовала и ухнула в пятки, а глаза не видели ни красоты, ни синяков, ничего… Только выражение лица. Губы пересохли, горло тоже: кажется, за эти секунды она целиком иссохла изнутри.

«Истеричка… Ещё не случилось ничего…»

— Как заставить её работать? — севшим голосом пробормотала Ульяна себе под нос, вновь разворачиваясь к кофеварке. Эта чудо-машина расплывалась, превращаясь в темно-серое, поблескивающее хромом пятно.

Смятенное молчание уничтожало. Он дыру в ней прожигал. Стоя в дверном проеме. В одном полотенце.

— Просто, — спустя, казалось, вечность подал голос Егор. Прошёл на кухню и, вставая за спиной, потянулся к круглой кнопке с каким-то схематичным изображением. Может, это облачко пара? Мозг отказывался обрабатывать поступающую информацию: жалобно скрипнув старым проржавевшим механизмом, встал и сломался. — Нажимаешь сюда, она включается и начинает прогреваться.

Уля перестала дышать. Буквально: напряжение в ней зашкаливало, и грудная клетка не двигалась. Там, прямо за спиной, стоял Егор, а она пыталась считать его настроение. И если для того, чтобы услышать его мысли, ей нужно перестать глушить их собственным дыханием, значит, так тому и быть.

Пальцы осторожно собрали волосы и откинули их за плечо. Прохладный кончик носа уткнулся в шею, сухие губы коснулись чувствительной кожи под мочкой уха. Тёплая ладонь пробралась под подол рубашки, и уже в следующую секунду Ульяна нашла себя в надежных крепких объятьях: прижатой к нему и парящей в космосе. Безграничное, неимоверное облегчение наслоилось на мгновенное помутнение рассудка, каждая клеточка в ней только что погибла, чтобы родиться вновь — обновленной. До сих пор невозможно поверить до конца, но, кажется, это ответ на вопрос, с самого утра сводящий её с ума. Извилины в мозгу и не думали подавать признаков жизни.

— В душ можно было и здесь сходить… — неспешно покрывая невесомыми поцелуями шею, выдохнул Егор. Он мурлыкал. Как кот. Пальцы, скользнув по животу, вспорхнули к груди и деликатно сжали, вторая рука опустилась на бёдра, обвилась кольцом и захватила в плен. Она чувствовала его целиком: вдоль по позвонкам, от макушки и вниз, лопатками, рёбрами и поясницей, каждой мышцей. Снаружи и внутри — пока лишь полыхающим огнём, но… Легкие срочно требовали мало-мальски адекватной дозы воздуха, отяжелевшую голову повело назад, за долю секунды перестала ощущать ноги.

— Я… постеснялась… — выронила Уля. Силы утекли.

Её уносило, одурманивало, она вновь забывалась — как вечером, как ночью, как рано утром, — раз за разом одно и то же: сознание хмелеет и её покидает. Раз за разом она не может уверовать в реальность происходящего и ждёт подвоха, его «прозрения», посыпания головы пеплом. Но подвоха всё не видно и не видно, и, кажется, не планируется.

— Напрасно… — раздался приглушенный хрип.

Пальцы левой руки теперь неторопливо, даже лениво расправлялись с пуговицами рубашки, в то время как правая вполне вольготно чувствовала себя на талии: ладонь нырнула под пояс шорт, немного «подумала», вынырнула и переместилась на попу, сжимая ягодицу далеко не так тактично, как только что грудь.

«Боже…»

— А еще там одежда, еда и зубная щетка… — теряя остатки самообладания, простонала Ульяна.

— Мы тебя переселим, — шёпот стал еле различим, его мокрые, падающие на лоб волосы и горячее дыхание щекотали тонкую кожу шеи. — Вместе со щеткой. У тебя тут синяк, — мягко оттянув ворот рубашки, Егор коснулся губами ушибленного на последнем занятии плеча, — беспредел… М-м-м, смотри, ещё один… — коснулся крыла ключицы в месте оставленного ночью привета, — и вот…

«Переселим…»

— Да?.. — смысл сказанного от неё ускользал, и только интуиция шелестела, что сейчас всё вовсе не кофе кончится. Пусть кончится, причем как можно скорее! Он снова её пытал, обрывки неуловимых мыслей разлетались, а мир вновь кружился и плыл. — Вот так, значит?..

— Угу… Вот так…

Мир шипел и растворялся. Все тело стремилось к Егору, в него впечатывалось, дыхание сбивалось, становясь поверхностным. Он творил что хотел, а она позволяла. Шорты давно покоились на полу, а её руки наощупь цеплялись за чертово полотенце, пытаясь сорвать. Но Егор будто специально ей мешал, перехватывая кисти, изводил её. Еще чуть-чуть, и звёзды из глаз посыплются, она растает лужицей раскаленного воска, а он всё медлил. Пальцы сжали внутреннюю поверхность бедра, ребро ладони скользнуло выше, тяжелый выдох опалил шею, и где-то там вместе с миром поплыл шепот:

— Вот так, да… Ты меня с ума сведёшь…

Руки, ложась на плечи, развернули к себе. Увидеть глаза не успела, тёплые губы не дали сказать, подушечки его пальцев заблудились в волосах, и коленки всё-таки подогнулись. А ещё через несколько мгновений она обнаружила себя на столешнице, а его бёдра — в кольце собственных ног. Полы рубашки держались на единственной пуговице, обжигающие поцелуи покрывали шею, ключицы, грудь, живот, ниже. Пожар! Где-то в прихожей всё же потерялось чертово полотенце, она захлебывалась и падала, падала, падала, понимая, что не поднимется со дна.

***

Кажется, завтрак плавно перетечёт