Гленлионская невеста - Карен Рэнни

Он повернулся к Джеймсу, а тот посмотрел еще на кого-то. Тот подвел Дженет к противоположной стене пещеры, где был разложен ячмень.

– Здесь сыро, – заявила Дженет, и не успел Лахлан и глазом моргнуть, как около дюжины человек уже перетаскивали ячмень на другую, более светлую, сторону.

– Откуда ты все это знаешь? – снова спросил он.

– Я узнала это от своего отца. Время от времени я ему помогала. – Дженет огляделась, и на лице ее выразилось истинное наслаждение. – Разве это не странно, Лахлан? Я почти забыла гэльский язык, моя речь стала слишком английской, но я никогда не забывала перегонный куб и солодовое виски. Это наследство, которое оставил мне Рональд Макферсон.

– Что из Тарлоги? – Вперед вышел Джеймс, лицо у него расплылось в улыбке ясной, точно утреннее солнце.

Она кивнула.

Джеймс повернулся к Лахлану:

– Говорили, что акцизные очень хотели поймать его и назначили хорошую цену за его голову. Я слышал, что он умел за двадцать четыре часа шестьдесят раз опорожнить перегонный куб.

– Девяносто раз, – весело поправила его Дженет. – Он хорошо разбирался в производстве виски. И не испытывал особой любви к налогу на сусло. Он всегда говорил, что можно заплатить штраф, лишь бы удовлетворить требования покупателей. Но акцизные создавали некоторые сложности.

Джеймс все еще качал головой, и лицо его выражало радость и восторг.

– Вы не установили вытяжную трубку, – сказала Дженет, наклоняясь и беря в руки какую-то штуку, которую они за ненадобностью оставили валяться после очередного взрыва. Дженет показала, в какое место верхней части котла нужно вставить эту штуку.

Лахлан с изумлением смотрел на нее. Вместо Иласэд появилась женщина по имени Дженет, совершенно своя в этой обстановке; она время от время похлопывала по медному котлу, словно оценивая его содержимое. Она отвернула какую-то трубку в верхней части куба и на это место вставила клапан, а потом сунула голову в бочку и заявила, что она слишком соленая, чтобы использовать ее для выдерживания только что полученного виски. Она пожелала увидеть емкость с дрожжами и попробовала их; она внимательно рассматривала пар, который поднимался к потолку пещеры.

Кажется, Лахлан стоял, разинув рот, но это его не волновало. Обернувшись, он увидел, что провидец тоже здесь, и борода его кривится под губами. Старый прорицатель смеялся; Лахлан был в этом уверен.

– Это Гленлионская невеста, Лахлан. Она знает тайну uisge beatha, воды жизни. Ты сам знаешь, что у нее полая стопа, а если она запоет, то распугает всех собак в замке.

– Но она нас спасет.

– Да, и ты тоже.

Он, прищурившись, посмотрел на старика.

– А ты уверен, что не сможешь осчастливить своей мудростью какой-нибудь другой клан, Коннах? Что ты не мог бы заморочить мозги кому-нибудь еще? Все было бы куда проще, если бы ты сразу сказал мне правду.

– Но чтобы полностью соответствовать легенде, ты должен был сперва влюбиться в эту девушку. – И снова борода его зашевелилась.

Коннах повернулся, вытянул руки и поднял их над головой. И произнес очередное предсказание голосом прирожденного оратора.

– Я вижу будущее, – заявил он, убедившись, что внимание всех находившихся в пещере обращено на него.

Лахлан ждал, закрыв глаза. Легкое прикосновение к руке заставило его открыть глаза, и он увидел улыбающуюся Дженет. Он крепко обнял ее, не прислушиваясь к тому, что собирается сказать провидец. Какое это имеет значение? Он и так знает свое будущее. Оно простирается перед ним, точно длинная дорога. Возможно, впереди у них большая семья и счастье. Будут трудности, будут радости. Впереди дружба, любовь. Может быть, даже процветание. Может быть, у них появится собственная марка – «Виски Гленлион». Он почти видел все это.

Он легко поцеловал Дженет в лоб. Она притянула его голову к себе, и они поцеловались по-настоящему, и этот поцелуй заставил Лахлана подумать о свиданиях среди бела дня. В конце концов, они же новобрачные.

Итак, лэрд Синклеров и Гленлионская невеста не услышали ни одного слова пророка. Но это не имело значения, потому что все предсказанное легендой уже сбылось.