Бесстрашие - Кристин Смит

— Нужно начинать со слов «В другой жизни»! — перебивает кто-то.

— А, точно. Прошу прощения. В другой жизни я бы стал политиком. Но не коррумпированным. Мне бы хотелось иметь возможность пересмотреть законы, влияющие на жизнь нашей провинции. Да что уж там, я бы хотел ввести новые справедливые для всех законы.

Несколько человек ему похлопали.

— А теперь, — продолжает Трей, — я передаю слово Сиенне.

Он делает вид, что передаёт мне невидимый микрофон.

Смеясь, я подыгрываю ему и забираю «микрофон».

— Окей, предположим. В другой жизни я бы стала… шпионкой. Мне бы хотелось искать компромат на плохих людей. И, как мне кажется, я хорошо умею проникать в закрытые места.

— Очень хорошо, я бы сказал, — соглашается Трей.

Пейдж выбирает, кто будет говорить следующим, а Трей тем временем наклоняется к моему уху:

— Будь я политиком, тут же взял бы тебя на работу.

— Из нас вышла бы отличная команда. Ты меняешь законы, я разбираюсь с плохими парнями. Только вот мы наверняка бы редко виделись. Мы оба были бы слишком заняты. Ну, знаешь, спасение мира и всё такое.

Трей усмехается, переплетая наши пальцы. Я прижимаюсь к нему и вновь нахожу взглядом Трину. Она хихикает в ответ на что-то, что сказал Грей.

— Трина выглядит счастливой, — говорю я.

— Я рад, что она встретила своего человека, — отвечает Трей. — Причём гема.

— Может, нам стоит их протестировать? Вдруг они генетически идеальная пара? — шучу я.

Трей снова усмехается.

— Зачем? Тут и так всё понятно.

Я не знаю, что заставляет меня произнести следующие слова. Возможно, я просто проверяю его; хочу, чтобы он убедил меня.

— Может, пора и тебе найти свою идеальную генно-модифицированную девушку. Теперь, когда ты знаешь… Ты мог бы повысить планку.

Взгляд Трея серьёзен, когда он приподнимает мой подбородок, чтобы я посмотрела ему в глаза.

— Для меня существует только одна девушка, и ты это знаешь.

Моё сердце тает. Но я не могу позволить ему увидеть мою слабость. Вместо этого я выдаю самую бредовую фразу на свете:

— Кто знает, вдруг на самом деле Пейдж — твоя судьба.

Едва слова слетают с моих губ, я тут же прикусываю щёку изнутри. Идиотка.

Лицо Трея напрягается. Он отпускает мою руку, отворачивается и, сузив глаза, смотрит на костёр. Жар пламени обдаёт моё и без того пылающее лицо. Завитки дыма устремляются в небо. Моей руке резко становится холодно без его тепла.

Я судорожно пытаюсь придумать, что сказать, чтобы исправить положение, стереть свои предыдущие слова. Но такова особенность слов. Что сказано — обратно не возьмёшь.

Ты специально рушишь ваши едва начавшиеся отношения с Треем? Если да, у тебя чертовски хорошо получается.

Я нерешительно касаюсь его спины. Он напрягается. Тянусь к нему, пока мои губы не оказываются в паре сантиметров от его уха, и шепчу:

— Прости, Трей. Мне не стоило этого говорить.

Он выпрямляется, на лице — нечитаемая маска.

— Тогда зачем сказала?

— Не знаю.

Это не совсем правда. Я боюсь, что он отвергнет меня и моё сердце вновь будет разбито. Мне было безумно больно, когда он предпочёл мне Рейни. Я понимаю, что тогда он был не в себе. У него забрали его жизнь и промыли ему мозги. Но всё же. Мне было тяжело. И сейчас я переживаю, что то же самое может случиться с Пейдж.

Но я не могу признаться в этом ему. Рассказать о своих чувствах — всё равно, что разодрать свою грудную клетку и открыть ему прямой доступ к моему сердцу.

Не знаю, хватит ли мне смелости.

— Прости меня, — повторяю я, потому что это всё, что я могу сказать.

Пейдж ловит взгляд Трея и коварно ему улыбается. Он кивает ей в ответ, но едва он отводит взгляд, как она посылает мне победную ухмылку. Я стискиваю кулаки.

Когда все высказались о своей другой жизни, один из зенитовцев начинает рассказывать о том, что на него однажды напал самец пумы и его пришлось убивать голыми руками. Глаза парня горят, он вскакивает на ноги и показывает, как это произошло. Мы все смотрим, пока он изображает, что прижал зверя к земле.

— Я свернул ему шею, и он застыл, — громко объявляет рассказчик. Его голос разносится по всему лагерю. Сам он весь застывает, давая понять, что бой окончен. — Вот так, друзья мои, нужно укрощать зверя.

Он низко кланяется под шквал аплодисментов.

— Хорошо, Родерик, садись уже, — говорит Пейдж. — Мы все знаем, как ты любишь приукрашивать.

Родерик плюхается на место рядом с ней под всеобщий смех.

— Эй, Трей, — зовёт Пейдж. — А помнишь, как в лагере «Грани» затопило туалет?

— О да, — хмыкает Трей. — Нам потом пришлось часами убираться.

— Мы с тобой тогда всю ночь выжимали тряпки, помнишь?

Пейдж делает акцент на словах «всю ночь» и бросает на меня косой взгляд, желая дать понять, что они провели вместе целую ночь.

— Ага, помню. Это было ужасно.

Пейдж застенчиво улыбается ему.

— Ну не всё было так плохо, согласись?

Трей прочищает горло.

— Да, пожалуй.

У меня внутри всё сжимается от скрытого подтекста. Пейдж не останавливается.

— А помнишь, как мы сломали твою кровать…

Я вскакиваю на ноги, отказываясь сидеть и выслушивать всё это.

Трей ловит мою руку.

— Сиенна…

Я вырываюсь.

— Я… устала и хочу спать. Пойду… в палатку, да.

Он опускает руку. Уходя от костра, я одновременно испытываю облегчение и разочарование от того, что он не последовал за мной.

Лагерь довольно небольшой, поэтому до палатки я добираюсь быстро. Оказавшись внутри, я всё ещё слышу смех, доносящийся со стороны костра. Моя одежда пропахла дымом, что только сильнее напоминает мне о Пейдж и её словах. Она хотела, чтобы я почувствовала себя ничтожной.