Логово дьявола - Лилиан Харрис

class="p1">— Ты думаешь? — Мои щеки разгораются, и я пытаюсь скрыть это, заглядывая в миску, не желая, чтобы она знала, что мы с Маттео нравимся друг другу, что мы целовались. Много раз.

Она смеется, качая головой.

— О, Аида. Ты должна видеть, как он смотрит на тебя, когда вы вместе там внизу. Он как будто не может перестать смотреть, даже когда ты не смотришь в ответ.

Я мгновенно подняла голову, широко раскрыв глаза.

— Не говори папе, хорошо?

— Конечно, нет. Я никогда не скажу ни слова. — Она снова сосредоточилась на выпечке, используя миксер, ее голос стал низким. — Тебе можно любить людей, Аида. Неважно, что говорит или делает твой отец.

— Это довольно трудно сделать. — Я принесла Орео и высыпала их в масляную смесь. — Он не дает мне жить. Маттео — единственный ребенок моего возраста, с которым я могу тусоваться, и это даже не тусовка.

Выключив миксер, она проводит нежной ладонью по моей щеке.

— Я знаю, милая. Твоя жизнь жестока, и все же ты делаешь из нее все возможное. Вы оба справляетесь. Я очень горжусь вами за это. Не каждый был бы таким сильным. Я знаю, я бы не смогла.

— Ты тоже сильная, — говорю я, мгновенно обнимая ее за плечи, так сильно ее любя. Я не знаю, что бы я без нее делала.

Мы занялись глазурью для всех кексов. Она сделала только четыре, не желая, чтобы мой папа вышел из себя, когда он не справится с этим. Мисс Греко должна сообщать ему о том, что она планирует готовить и печь каждый день. Если он не даст согласия, она не сможет это сделать. Он сумасшедший.

Ради меня она пошла на большой риск, и я ее за это обожаю. Нам повезло, что человек моего отца, Луи, больше не охраняет дом, как раньше. Может быть, отец понял, что мы слишком напуганы, чтобы убегать, и он не ошибся бы. Луис по-прежнему приходит по утрам, чтобы опорожнить ведро Маттео и дать ему помыться, а потом снова удрать.

Я доедаю последний кекс и кладу два в тарелку для Маттео, в обоих стоит свеча, но ни одна из них не горит. Но мы можем притвориться. И я спою ему самую лучшую песню с днем рождения, которую когда-либо пели.

— Хорошо, — нервно говорит мисс Греко. — Поторопись, пока твой отец не сделал нам сюрприз и не вернулся домой.

— Да, хорошо. — Я забираю миску и несу ее из кухни, направляясь в коридор. Но не успела я спуститься в подвал, как входная дверь распахивается.

О нет!

Я вдыхаю, мое тело пробирает дрожь, когда я пытаюсь поспешить скрыться из виду, миска дребезжит в моих ладонях, едва не выскальзывая.

— Куда ты спешишь? — Жаркий тон отца пробегает по моему позвоночнику. В горле образуется тугой узел, колени подгибаются. — Эй! — кричит он. — Какого черта ты делаешь? Повернись и покажи мне, что у тебя есть.

— Ничего, папа. — Я незаметно начинаю вынимать свечи, в онемении стоя на месте. Одна свеча тихо ударяется о чашу, но когда я скольжу рукой к другой, она выпадает из моей дрожащей руки и падает на пол рядом с моими ногами.

Его шаги грубы, он приближается ко мне сзади, дыхание сбивается. Я прогоняю страх, заталкиваю его туда, где он его не видит, где я его не чувствую, но ничего не получается. Потому что страх — это все, что я когда-либо знала. Его рука задевает мое плечо, он сжимает его до боли.

— Ты действительно думала, что тебе сойдет с рук это дерьмо? — Он отбрасывает руку, приседая, чтобы достать свечу. Приведя себя в порядок, он с силой разворачивает меня к себе. Я держусь за тарелку изо всех сил, мои легкие задыхаются от коротких вдохов.

Он смотрит на меня злобным взглядом.

— Куда ты, блять, собралась с этим?

Я мгновенно вздрагиваю, по моим рукам бегут мурашки.

— Я просто хотела принести один Маттео. — Я подслащиваю свой голос, надеясь пробить этот камень на его сердце, но все бесполезно. Ничто не заставит его полюбить меня. Ничто не сделает его человеком.

— Кто, блять, тебе сказал, что ему можно есть десерт в моем гребаном доме? Тебе показалось, что это чертов ресторан? — Его лицо приближается к моему, и нервы перекатываются в моем желудке, тяжелый, густой ужас ползет по моему горлу. — Он не наш гребаный гость. Он наш пленник. Я разрешаю ему есть мою чертову еду, и это все, что он получит!

— Но, папа! — Я умоляю. — Это же его день рождения. Не мог бы ты сделать это для меня? — Слезы застилают мне глаза.

— Положи эти кексы в мусорное ведро. — Он отходит, поправляя пиджак. — Я не буду повторяться.

— Почему ты должен быть таким ужасным! — Как только эти слова прозвучали, мои глаза выпучились. Его рука быстро вскидывается, и он сильно бьет меня по щеке.

Я стискиваю зубы, борясь с наплывом слез, которые уже наворачиваются на глаза. Паника засасывает меня внутрь, пульс тяжело бьется в шее.

Не плачь.

— Ты говоришь со мной в таком тоне? — Он грубо отбирает тарелку и разбивает ее об пол, а я хнычу, его нога стучит по кексам, снова и снова, глазурь стекает по ботинку.

— Ты глупая, маленькая неблагодарная сучка! — Его рука находит мой затылок и дергает меня за волосы. — Хочешь чертов кекс? Иди и ешь его!

Я издаю хрип.

— Агнело! — кричит мисс Греко. — Прекрати!

Он игнорирует ее, бросает меня на пол, его ботинок приземляется на мою шею, а он толкает мое лицо в крем, кусочки торта попадают мне в рот.

— Ешь. — Он топает сильнее, мой нос и рот покрываются тем, что, как я думала, мы с Маттео будем делить. Вместо этого я задыхаюсь от аромата, от вкуса, испорченного человеком, который должен был меня защищать. Но он всегда был чудовищем, маскирующимся под человека.

Из меня вырывается рыдание, и на заднем плане плачет мисс Греко, умоляя его остановиться, пожалеть меня, обвиняя себя.

— Накажи меня, Агнело! — умоляет она. — Это я сделала. Не она.

Он проталкивает меня глубже, и осколок фарфора пробивает мне щеку. Я чувствую боль и жжение, когда он входит в меня. Слезы текут сильнее, как град по потолку.

— Я разберусь с тобой позже. — Моя кожа оживает от дрожи, я боюсь за нас обоих. — Вы, маленькие сучки, думаете, что можете делать все, что вам вздумается, когда меня здесь нет, да?

— Мне очень жаль, — рыдает она. — Я больше никогда не буду проявлять к